По словам Фрэнка, их отношения – сугубо личное дело их двоих. А вот о столь заманчивом карьерном предложении стоит задуматься, и Питер прекрасно это понимал. Несмотря на все его тогдашние опасения, работа в крупнейшей нью-йоркской корпорации была пределом его мечтаний. Так же как и Кэти.

Он мучительно обдумывал предложение будущего тестя. Одолеваемый сомнениями, он позвонил отцу, и тот высказался за то, что принять предложение стоит. Питер даже съездил домой, в Висконсин, чтобы в выходные обстоятельно поговорить на эту тему. Отец, разумеется, желал для сына самого лучшего будущего и настоятельно советовал ему принять столь перспективное предложение, угадывая в сыне то, что тот еще сам в себе не вполне осознавал.

Питер обладал несомненными качествами лидера, какие имелись далеко не у каждого мужчины, а также внутренней силой и стойкостью. Отец знал: если Питер за что-то брался, на него можно всецело положиться, ибо работа будет сделана качественно. Интуиция подсказывала ему, что работа в корпорации «Уилсон-Донован» станет для его сына лишь началом блестящей карьеры. В свое время, когда Питер был еще ребенком, он частенько дразнил жену, утверждая, что в один прекрасный день их сын станет президентом или, по меньшей мере, губернатором штата Висконсин. И порой супруга была склонна верить, что Питера ждет большое будущее.

Его сестра Мюриэл говорила то же самое. Для нее брат всегда был героем, еще до Вьетнама и отъезда в Чикаго, и даже еще до того, как он стал учиться в колледже. Было в нем нечто особое. Мюриэл сказала брату то же самое, что и отец: отправляйся в Нью-Йорк и добейся успеха. Она также интересовалась у него, собирается ли он жениться на Кэти, однако Питер неизменно отвечал, что не собирается, чем всякий раз огорчал сестру. По ее мнению, о такой чудесной девушке, как Кэти, можно только мечтать. Мюриэл искренне восхищалась ее красотой, разглядывая фотографии, которые Питер носил с собой.

Отец не раз приглашал Питера приехать к ним вместе с Кэти, но Питер каждый раз повторял, что не хотел бы вселять в нее ложные надежды на их общее будущее. Даже если Кэти понравится на ферме и Мюриэл научит ее доить коров, что из этого? Это все, что он способен дать Кэти. Но зачем ей деревенская жизнь с ее ежедневными тяготами?

Что касается их семьи, то такая жизнь раньше времени свела в могилу его мать. Она умерла от рака, не получив достойной медицинской помощи, ибо не имела на нее средств. У отца даже не было медицинской страховки. Он всегда считал, что жена умерла от бедности и тяжелой работы, выпавшей на ее долю. Питер понимал, что не имеет права обречь Кэти на столь убогое существование и даже в мыслях не допускал, чтобы она хотя бы краем глаза увидела эту жизнь. Его сестра в свои двадцать два года выглядела гораздо старше своих лет, ей можно было дать все тридцать, если не больше, что неудивительно. Она рано, сразу по окончании школы – Питер тогда был во Вьетнаме, – вышла замуж за своего одноклассника и за три года родила троих детей.

Питер искренне желал сестре счастья и благополучия, но, увы, одного взгляда на нее достаточно, чтобы понять: это нереально. Ей не удалось даже получить образование в колледже. Теперь Мюриэл уже ни за что не вырваться из капкана сельской жизни. И она сама, и Питер прекрасно знали: ей с мужем суждено до конца их дней работать на ферме. До тех пор пока они или не уйдут из жизни или не лишатся фермы. Третьего не дано. А вот Питер может рассчитывать на нечто большее. И Мюриэл, понимая это, нисколько не обижалась, желая брату лучшей судьбы. Фигурально выражаясь, море расступилось перед ним, и единственное, что ему осталось, – это ступить на путь, предложенный Фрэнком Донованом.

– Не раздумывай, Питер, – шепнула брату Мюриэл, когда тот приехал на ферму, чтобы обсудить с ними свое будущее. – Отправляйся в Нью-Йорк. Папа тоже этого хочет. Мы все этого хотим.

Питера не оставляло ощущение, что отец и сестра советуют ему спасаться, выбираться на сушу, бежать как можно дальше от той жизни, в которой он точно утонет. Близкие хотели, чтобы он уехал в Нью-Йорк и начал там новую, счастливую жизнь.

Уезжая в тот уик-энд с фермы, он ощущал щемящую боль. Отец и сестра стояли возле дома и махали ему вслед до тех пор, пока его машина не исчезла из вида. Наверное, все трое понимали: это важный момент в его жизни. Более важный даже, чем учеба в колледже. Более важный, чем Вьетнам. Питер только что разорвал пуповину, связывавшую его с родным домом.

Вернувшись в Чикаго, Питер провел ночь в одиночестве. Он не стал даже звонить Кэти. Зато на следующее утро связался с Фрэнком и заявил, что принимает его предложение. Боже, как же при этом дрожала его рука, сжимавшая телефонную трубку!

Через две недели Питер приступил к работе в корпорации «Уилсон-Донован», где работает и по сей день. Переехав в Нью-Йорк, он каждое утро просыпался, ощущая себя этаким победителем конного дерби в штате Кентукки.

Кэти, работавшая в художественной галерее в Чикаго, ушла оттуда в тот самый день, когда он приехал в Нью-Йорк, и вернулась в родительский дом.

Фрэнк Донован был доволен. Его план удался – дочь вернулась домой, а он нашел умного и способного сотрудника с явным талантом маркетолога. Для всех заинтересованных лиц все обернулось несомненным благом.

Следующие несколько месяцев Питер сосредоточился в основном на работе, отодвинув личные отношения с Кэти на второй план. Сначала ее это сильно раздражало, но когда она пожаловалась отцу, тот мудро посоветовал дочери проявить терпение.

В конечном итоге Питер освоился на новом месте, перестал нервничать и ощущать себя новичком. Он аккуратно и четко выполнял свои обязанности, всячески стремился оправдать доверие Фрэнка и продемонстрировать ему свою лояльность.

Питер даже перестал ездить домой в Висконсин – не было времени. Однако позднее, к вящему облегчению Кэти, все же перестал отдавать себя без остатка работе и научился строить свой рабочий график так, чтобы в нем находилось место для отдыха и развлечений. Они стали посещать вечеринки и ходить в театр, Кейт познакомила его со своими друзьями. К своему удивлению, Питер поймал себя на том, что ему нравится их общество. Более того, он понял, как легко и непринужденно он чувствует себя в ее обычном окружении.

В последующие месяцы мало-помалу все то, что раньше настораживало Питера в Кэти, перестало его беспокоить. Карьера понемногу набирала обороты, и, к великому изумлению Питера, никто не удивлялся ни его успехам, ни тому, с какой легкостью он получил столь престижную работу. Напротив, все ему симпатизировали и всячески его привечали. Подвластные очередному порыву взаимных чувств, они с Кейт через год обручились. И вновь это событие не вызвало удивления ни у кого, за исключением, пожалуй, самого Питера.

Впрочем, он знал Кэти уже давно и теперь чувствовал себя в ее мире вполне комфортно, свыкшись с тем, что он в нем не чужой. Даже Фрэнк Донован заявил, что Питер с Кэти созданы судьбой друг для друга. Кэти с улыбкой восприняла слова отца. Она ни секунды не сомневалась, что Питер станет ее мужем. Она всегда это знала и всегда к этому стремилась.

Мюриэл от души порадовалась за брата, когда тот позвонил ей, чтобы сообщить эту новость. Против предстоящего брака, к великому огорчению Питера, высказался только отец. Хотя отец всячески выступал за то, чтобы сын согласился работать в фирме Донована, он в равной степени был настроен против его женитьбы на дочери этого человека. Отец был абсолютно убежден, что в конечном итоге сын до конца своих дней будет сожалеть об этом опрометчивом шаге.

– Ты всегда будешь для них батраком, если женишься на ней, сынок. Это неправильно, несправедливо, но так уж получается. Всякий раз глядя на тебя, они будут вспоминать, кем ты был раньше и кем стал теперь.

Питер отмахнулся от его доводов. Он уже с комфортом устроился в мире Кэти, обжился в нем, врос в него, принадлежал ему. Его же собственный прежний мир давно отошел в прошлое, став частью чьей-то чужой жизни. Теперь ему порой казалось, что в Висконсине он вырос как будто случайно или даже как будто это был не он, а кто-то другой, и он не имеет к этому факту прошлого никакого отношения.

Даже Вьетнам казался ему более реальным, чем детство и юность, проведенные на ферме. Временами ему бывало трудно поверить в то, что он и в самом деле прожил там целых двадцать лет. Не прошло и года, как Питер стал бизнесменом и настоящим ньюйоркцем. К отцу и сестре он по-прежнему относился с любовью и знал, что так будет всегда. Однако мысль о жизни на ферме, как и раньше, повергала его в ужас. Но как ни пытался Питер убедить отца, что поступает правильно, тот отказывался принимать в расчет его аргументы.

Хаскелл-старший оставался на прежних позициях, не одобряя брак сына, однако, в конце концов, согласился приехать на свадьбу, скорее всего, лишь потому, что устал выслушивать доводы сына, пытавшегося доказать правильность этого шага.

Впрочем, неожиданно все вышло иначе. Питер ужасно расстроился, что Хаскелл-старший все-таки не появился на их с Кэти свадьбе. За неделю до торжественного дня, когда отец работал на тракторе, произошел несчастный случай. Отец повредил спину и сломал руку. Мюриэл в это время была беременна четвертым ребенком. Приехать сама она не могла, а ее муж Джек не захотел лететь в Нью-Йорк и оставлять ее одну.

Поначалу Питер чувствовал себя брошенным своей семьей, но вскоре это ощущение притупилось, и он снова окунулся в круговорот повседневных дел и забот.

Они с Кэти отправились в свадебное путешествие в Европу, а когда вернулись, у них так и не нашлось времени для поездки в Висконсин. Вечно мешали какие-то дела, другие планы, инициаторами которых зачастую становились Кэти или Фрэнк.

Но Питер пообещал отцу, что они приедут на Рождество и на этот раз ничто не помешает ему выполнить обещанное. Он не стал заранее говорить Кэти о своем намерении: решил сделать для нее сюрприз. Да и вообще, он уже начал подозревать, что это, пожалуй, единственный способ съездить наконец к родным.

Но накануне Дня благодарения с отцом случился инфаркт, от которого он скончался. Питер воспринял смерть отца близко к сердцу. Его не отпускало чувство вины и горечи. Так получилось, что Кэти так ни разу и не встретилась с его отцом.

Питер взял ее с собой на похороны. Это было тягостное мероприятие, проходившее под проливным дождем. Кэти стояла рядом и выглядела бесчувственной, словно деревянной. Питер же чувствовал себя абсолютно потерянным. Мюриэл, стоя чуть поодаль, рядом с мужем и детьми, безутешно рыдала. Контраст между сельскими жителями и приезжими ньюйоркцами бросался в глаза. И Питер понял, насколько он отдалился от сестры и соседей, уехав отсюда, и как мало теперь между ними общего.

Кэти чувствовала себя в их обществе неловко и честно призналась в этом Питеру. Со своей стороны, Мюриэл тоже держалась с ней на удивление холодно, что, в общем, было ей не свойственно. Когда Питер попенял сестре на это, та заметила, что Кэти здесь чужая. Хотя она и жена Питера, она ни разу не соизволила навестить их, пока его отец был жив.

Кэти своим внешним видом, в дорогом черном пальто и меховой шапочке, резко выделялась на общем фоне. Было видно, что ей не терпится поскорее уехать, и Мюриэл сочла своим долгом сказать об этом вслух, к немалой досаде брата. Она отпустила еще какой-то резкий комментарий в адрес Кейт, и они с Питером заговорили на повышенных тонах, а потом оба расплакались.

Когда же адвокат огласил текст завещания, это вызвало еще большее отчуждение между ними. Отец завещал ферму Мюриэл и Джеку, и Кейт не смогла сдержать своего возмущения, когда это услышала.

– Как он мог так с тобой поступить? – кипятилась она, когда они остались наедине в старой спальне со стенами, на которых давно облупилась краска, где кирпичный пол был покрыт старым линолеумом. Это убогое жилище разительно отличалось от того дома, который Фрэнк купил для них в Гринвиче. – Он оставил тебя без наследства! – не унималась Кейт.

Питер попытался объяснить ей ситуацию. Лично ему все виделось совсем иначе.

– Это все, что у них есть, Кейт. Это – ужасное, богом забытое место. Здесь – вся их жизнь. У меня есть карьера, хорошая работа, у меня есть ты. Мне ничего здесь не нужно. Я никогда не хотел жить на ферме, и отец это знал.

Питер считал отцовское решение совершенно справедливым. Он хотел, чтобы ферма досталась Мюриэл. Для нее и Джека она значила все на свете.

– Вы могли бы продать ферму и поделить вырученные деньги. Мюриэл с семьей могла бы перебраться в место получше, – резонно рассудила Кейт, в очередной раз продемонстрировав Питеру, что ничего не поняла в их семейных делах.

– Они на это никогда не пойдут, Кейт. Кстати, именно такого поворота событий папа и опасался. Он не хотел, чтобы мы продавали ферму. Он всю свою жизнь положил на то, чтобы накопить денег и ее выкупить.

Кейт не сказала ему, каким кошмаром ей казалась ферма, но он понял это по ее взгляду, брошенному на него. Понял и по установившемуся между ними напряженному молчанию.

Что касалось Кейт, то ей ферма показалась даже ужаснее, чем она представляла себе по рассказам Питера, когда они еще учились в колледже. Какое счастье, с облегчением подумала она, что они больше никогда не вернутся сюда. После того как отец оставил его без наследства, Питеру не было никакого смысла сюда приезжать. Пусть Висконсин отойдет в далекое прошлое. Питер же должен двигаться вперед и только вперед.

Мюриэл все еще была в расстроенных чувствах, когда они уезжали. У Питера возникло неприятное ощущение, будто он навсегда прощается не только с отцом, но и с сестрой. В общем, все получилось так, как хотела Кейт, хотя она никогда не осмелилась вслух сказать об этом Питеру: чтобы все его привязанности, все его симпатии и чувства принадлежали лишь ей одной. Она как будто ревновала его к сестре и той части его жизни, которую та олицетворяла. И то, что он не получил положенной ему доли наследства, стало подходящим поводом, чтобы раз и навсегда покончить с его сельским прошлым.

– Ты правильно поступил, когда уехал отсюда, – осторожно заметила Кейт, когда они покидали ферму. Она как будто не замечала того, что в глазах Питера застыли слезы. Больше всего на свете в эти минуты ей хотелось поскорее вернуться в Нью-Йорк. – Питер, пойми, ты здесь чужой, – решительно добавила она спустя какое-то время.

Он было возразил ей, что она ошибается, хотел постоять за родных хотя бы из семейной солидарности. Увы, в глубине души он понимал: Кейт права, отчего на него нахлынуло еще большее чувство вины. Он здесь чужой, да и никогда, в общем-то, не был своим.

Когда в Чикаго они сели на самолет, у Питера как будто камень свалился с души. Он снова сбежал. Подсознательно он боялся, что отец завещает ферму ему, и тогда пришлось бы ею как-то заниматься, тратить на нее время и силы. Однако отец оказался мудрым и дальновидным. Он знал своего сына лучше, чем тот знал себя. Теперь у Питера были развязаны руки. Ферма ему не принадлежала, не грозила поглотить с головой, как он того опасался. Наконец он обрел свободу. А фермой пусть занимаются Мюриэл и Джек. Теперь это их проблемы.

Самолет оторвался от взлетной полосы, взял курс на аэропорт имени Кеннеди, и Питер понял: он навсегда расстался с фермой и всем тем, что она олицетворяла. Оставалось лишь надеяться, что при этом он не потерял навсегда сестру.

Пока они летели в Нью-Йорк, да и в следующие недели, Питер молча оплакивал смерть отца. Он не стал делиться с Кейт своими чувствами, опасаясь, что она не сумеет разделить его горе. Он пару раз звонил сестре, но та или была занята с детьми, или, как всегда, помогала Джеку. У нее никогда не находилось свободного времени, чтобы поговорить, а если и находилось, сестра отпускала в адрес Кейт нелицеприятные замечания, которые больно задевали его самого.

Нескрываемая неприязнь Мюриэл и критика в адрес Кейт сделали свое дело: спустя какое-то время Питер просто перестал звонить сестре. Он с головой погрузился в работу и находил утешение и отдохновение в том, что происходило в его рабочем кабинете. Работа была для него вторым домом, здесь он чувствовал себя как рыба в воде. Более того, вся его нью-йоркская жизнь казалась ему наиболее комфортным способом существования. Он идеально вписался и в корпорацию «Уилсон-Донован», и в круг своих новых друзей, и в ту жизнь, которую создала для него Кейт. Казалось, он родился в таком блестящем окружении и никогда не жил иной жизнью.

Нью-йоркские друзья признавали его своим. Еще бы! С его безукоризненным вкусом и манерами иначе и быть не могло. Правда, над ним нередко смеялись, когда он признавался, что вырос на ферме. В таких случаях чаще всего ему не верили. Он больше походил на уроженца Бостона или Нью-Йорка, чем на человека из глубинки штата Висконсин. Впрочем, неудивительно: Питер быстро приобрел столичный лоск, что, впрочем, от него и ожидали в семье Фрэнка Донована.

Фрэнк настоял на том, чтобы Кейт и Питер поселились в Гринвиче, штат Коннектикут, где жил он сам. Он хотел, чтобы «его дочурка», которая также привыкла к этому месту, оставалась с ним рядом. Фирма «Уилсон-Донован» базировалась в Нью-Йорке, где у семейства имелась небольшая квартира, но сами Донованы всегда жили в Гринвиче, в часе езды от Нью-Йорка. Это было удобно, и Питер каждый день ездил с тестем на поезде на работу.

Питеру нравилось в Гринвиче. Он любил свой дом, он был счастлив, что Кейт стала его женой. Они по большей части жили дружно. Единственное разногласие между ними сводилось к тому, что, по ее убеждению, ему причиталась доля фермы, которую потом можно было продать. Впрочем, они давно уже перестали спорить по этому поводу, деликатно избегая потенциально конфликтной темы.

В целом Питера беспокоило другое: то, что дом для них купил Фрэнк. Питер пытался возражать, но решил не расстраивать Кейт – та слезно умоляла его не огорчать отца отказом. Питер сопротивлялся, как мог, но Кейт в конце концов одержала победу. Ей хотелось, чтобы у них был большой дом, чтобы как можно скорее в его стенах зазвенели детские голоса. Питер же пока никак не мог позволить себе такую привычную для нее роскошь, как просторный дом, в котором – по мнению ее отца – его дочь должна жить. Это была именно та проблема, которой Питер всегда опасался.

Но Донованы виртуозно справились и с этим. Прекрасный дом в тюдоровском стиле отец Кейт назвал «свадебным подарком». Питеру он показался даже не домом, а настоящим дворцом. Просторный дом для большой семьи. В нем имелась роскошная гостиная, прекрасная веранда, четыре спальни, огромный кабинет для него самого и поистине фантастическая кухня в стиле кантри.

По сравнению со старой убогой фермой в Висконсине, ради которой отец Питера гнул спину всю свою жизнь, это действительно был дворец. Питер, не в силах сдержать довольную улыбку, был вынужден признаться, что влюбился в новый дом с первого взгляда.

Фрэнк пожелал, чтобы они наняли прислугу, которая бы поддерживала в доме порядок и занималась готовкой. Но в этом вопросе Питер занял непримиримую позицию, заявив, что, если придется, он сам готов стряпать, но не допустит, чтобы Фрэнк нанимал для них слуг. В конечном итоге Кэти научилась готовить, по крайней мере, самые незамысловатые блюда.

Правда, ближе к Рождеству, когда ее по утрам стала отчаянно мучить тошнота, делать по кухне она ничего не могла, и Питеру пришлось кухарничать самому, так же как и взять на себя уборку дома. Он нисколько не возражал против домашних обязанностей и с радостью ожидал появления на свет своего первенца. В его глазах это была некая мистическая компенсация, своего рода утешение за потерю отца, боль от которой все еще давала о себе знать.

Таким было начало счастливых и плодотворных восемнадцати лет их с Кэти совместной жизни.