\'Планета Вода (сборник)\' - Борис Акунин
Теперь дело, к которому Фандорин относился, руководствуясь древним японским принципом, что движение к цели важнее ее достижения, стало казаться осуществимым.
Полтора года назад, будучи в Мехико и роясь в архивах бывшего новоиспанского вице-королевства с надеждой отыскать какие-нибудь сведения о гипнотическом искусстве ацтекских жрецов, Эраст Петрович наткнулся на отчет губернатора Эспаньолы, где сообщалось о гибели галеона «Сан-Фелипе», унесенного бурей во враждебные голландские воды.
В феврале 1708 года корабль, нагруженный двадцатью тоннами золотых слитков, затонул в нескольких милях к зюйд-зюйд-весту от острова Аруба, на сравнительно небольшой глубине. Капитан разведывательной шхуны нашел место крушения и даже разглядел под водой верхушку уцелевшей грот-мачты. Значит, галеон лег на дно всего в тридцати пяти или сорока метрах от поверхности. Но водолазам восемнадцатого столетия этот близкий локоть было не укусить. Точность, с которой в донесении были указаны координаты утонувшего судна, побудила Эраста Петровича произвести некоторые подсчеты. Получалось, что искать галеон следовало в секторе площадью всего в две квадратные мили.
Так у Фандорина, ведшего довольно рассеянный образ жизни, при котором короткие всплески активности сменялись длинными периодами бездействия, появилась превосходная мечта.
Свободного человека, не имеющего ни обязательств, ни семьи, ни постоянного дела, ни отечества, привлекла не столько мысль о богатстве (хотя и она тоже, поскольку богатство, если к нему правильно относиться, дает больше свободы), сколько сама идея неспешного, долгого-предолгого поиска. Появится какая-нибудь интересная детективная работа – можно будет прерваться. Галеон пролежал на дне двести лет, подождет еще.
А кроме того, Фандорина очень давно, еще с гимназических лет, когда он прочитал только что вышедшие романы Жюля Верна о капитане Немо, интриговали тайны подводного мира. Благодаря знаниям, полученным на инженерно-механическом факультете Массачусетского технологического института, и врожденной самоуверенности, Фандорин не сомневался, что сумеет построить если не «Наутилус», то аппарат, который позволит вести изыскания на глубине в несколько десятков метров.
Первый «Лимон» был неуклюж, вертляв и опасен для жизни маленького экипажа, первоначально состоявшего из двух человек – самого Эраста Петровича и его друга Масы, которому, впрочем, больше нравилось называть себя «вассалом». Настоящая работа началась лишь с постройкой «Лимона-2».
Зона поиска была поделена на пятьсот квадратов по полгектара каждый. Больше за один день осмотреть не получалось. За два века корабль, конечно, покрылся слоем ила и водорослей, а то и оброс рифами. Водолазам приходилось тщательно осматривать и даже ощупывать чуть не каждый метр. При этом погружались далеко не каждый день. То прозрачность воды была недостаточной, то мешали погодные условия, то приходилось чинить оборудование, или же Пит Булль требовал сделать перерыв, чтобы усовершенствовать какой-нибудь элемент конструкции. За без малого год удалось осмотреть всего пятьдесят семь квадратов.
А Фандорин никуда и не торопился. Его такая жизнь идеально устраивала. Поставленная цель должна сиять, как двадцать тонн испанского золота, но при этом быть очень далекой и не даваться в руки. Разве мерцание океана менее прекрасно, чем блеск слитков? Разве каждый день не наполнен содержательным трудом, преодолением трудностей и надеждой? Так и жить бы на этом странном острове год за годом. По вечерам пить ром с ананасовым соком, курить чудесные гаванские сигары, размышлять об интересном, спорить с Масой о тонкостях поведения благородного мужа и прочей чепухе.
Эраст Петрович опасался только одного: что со своей утомительной везучестью найдет галеон много раньше, чем хотелось бы. Но что делать? С кармой не поспоришь.
Вышли в заданный на сегодня квадрат. Фандорин выпустил якоря, они немного поволочились по дну, зацепились. Лодка дрогнула, замерла.
Подтянуться лебедкой книзу.
Легкий скачок на упругих колесах. Выровнялись почти идеально. Готово.
– Маса, пошел!
Чуть колыхнулся воздух – это японец открыл герметичную дверцу водолазного отсека. Щелчок – снова запер. Минут пять ушло на то, чтобы выровнять давление в водолазной камере с забортным (Фандорин следил по манометру).
Субмарину качнуло – это спрыгнул в люк Маса. Некоторое время спустя он показался по ту сторону иллюминатора, изобразил ритуальный поклон, что в воде было не так-то просто, подмигнул, выпустил красивую струйку серебристых пузырьков. Распластался над водорослями, медленно поплыл, похожий на белобрюхую овальную рыбу-пузырь. В отличие от Фандорина, японец никогда не пользовался водолазным костюмом. От спокойной арубской жизни и морской кухни Маса разъелся и еще больше округлился. Ему под водой не было холодно.
Поглядывая на часы – надо было следить, чтобы японец не увлекся и не пропустил время возвращения, – Эраст Петрович решил, что, пожалуй, тоже погуляет по морскому дну. Видимость такая замечательная, что вполне можно прочесать не один квадрат, а два. И заколебался – сам ведь себе говорил, что торопиться незачем. Это проклятая западная культура теснит восточную: погоня за результатом в ущерб наслаждению ходом жизни.
– Нет, как вам это нравится? – сказал по внутренней связи мистер Булль, переходя на русский.
Он был человек схематический: про Россию говорил по-русски.
– Читали сообщение агентства «Рейтер»? Они выперли в отставку Витте, единственного хоть чуточку вменяемого министра в их сумасшедшем доме! Моя бабушка говорила: не мешай дураку мылить веревку, пускай вешается.
По-русски он изъяснялся с той же еврейской певучестью, что и по-английски. Как этого человека звали на родине, до того, как он стал Питом Буллем, Фандорин так и не выяснил. Мистер Булль сделался американцем навсегда и без оглядки. О бывшей стране проживания он отзывался исключительно в уничижительном тоне, именуя ее «страной дураков», «Расеей» или просто говоря «у них там». Замечания делать было бессмысленно – от этого инженер делался еще более желчным.
– У них там к власти пришла воровская Безобразовская клика, – с удовлетворением продолжил Булль. – Я говорил вам: эта несчастная страна катится в тартарары, а вы спорили. Обреченное государство скотов, управляемое свиньями – вот что такое ваша Расея.
Эраст Петрович сто раз давал себе зарок не втягиваться с инженером в политические споры, но все же не сдержался.
– Если вам неприятна и неинтересна Россия, зачем же вы так внимательно следите за всем, что там п-происходит?
Прикусил язык, но поздно.
Телефон умолк, но зато донесся лязг, грохот. Люк, ведущий вниз, откинулся, в рубку просунулась голова Булля. Задранное кверху лицо – костлявое, обрамленное черной шкиперской бородкой, зловеще посверкивающее зелеными очками (инженер страдал глаукомой) – задвигалось в воинственном тике.
– Потому что каждый день радуюсь своему американскому гражданству! Читаю, какие дела творятся в вашей убогой стране, и благодарю бога, в которого не верю! А вы, Фандорин, просто глупец, что до сих пор не поменяли паспорт! Уверяю вас, через два или три года никакой России вообще не будет! Развалится к черту! Туда ей и дорога! Наплевать!
– Врете вы всё, – с жестокой улыбкой ответил Эраст Петрович. Он знал, как осадить клеветника России. – Ничего вам не наплевать. Как были русским, так и остались. Кто на телеграф бегал? То-то!
– Ваш япошка – гнусный шпион! – рявкнул на это мистер Булль и ретировался, громко хлопнув люком.
Фандорин уел русофоба историей, приключившейся с месяц назад. В то время Маса был увлечен гипотезой, что ненавистный инженер только прикидывается врагом Российской империи, а на самом деле служит в Охранке и приставлен к господину, чтобы шпионить. Однажды японец явился возбужденный и сообщил: «Негодяй себя выдал! Он только что тайком отправился на телеграф и занял очередь к окошку. По дороге всё время оглядывался! Мы возьмем его с поличным, господин! Идемте скорей!»
Заинтригованный, Фандорин последовал за слугой. И действительно: Булль, воровато оглядываясь, передал телеграфисту какую-то депешу. В Санкт-Петербург.
Эраст Петрович удивленно нахмурился.
Короткая беседа с телеграфистом, подкрепленная золотой «вильгельминой» в десять гульденов, дала удивительный результат. Выяснилось, что мистер Булль регулярно отправляет в Россию денежные переводы. То в комитет помощи жертвам Кишиневского погрома, то в комиссию поддержки голодающих крестьян Харьковской губернии, то в общество призрения сирот.
Призванный к ответу, инженер ужасно разозлился, наговорил чудовищных гадостей и объявил, что разрывает контракт, сию же минуту уезжает. Пришлось долго его уговаривать и пообещать, что инцидент с телеграфом никогда не будет поминаться. Но иногда Эраст Петрович все же не отказывал себе в удовольствии нарушить клятву. Ибо сказано: «Благородный муж должен во всем соблюдать умеренность, в том числе в суровости по отношению к собственным удовольствиям».
В иллюминаторе вновь показался Маса. Покачал башкой, скорбно округлил глаза. Ничего.
– Пойду п-поплаваю, – сказал Фандорин в телефон по-английски, давая понять, что инцидент исчерпан. – Поднимитесь в рубку и следите за дифферентой, а то нас течением подталкивает…
* * *
Вплоть до самого вечера день прикидывался обыкновенным – точь-в-точь таким же, как все другие арубские дни.
Перед закатом, следуя установившемуся ритуалу, Фандорин сидел в шезлонге на белой терраске съемного дома и ждал заката, чтобы можно было выпить первый бокал «де-рюйтера», местного пунша. Принципы не позволяли Эрасту Петровичу употреблять алкоголь при свете солнца. А то еще сопьешься в здешнем раю, как многие другие экспатрианты.
Из большого мира, где творятся масштабные злодеяния, сшибаются империи, взлетают кометой и рассыпаются мелкими искрами карьеры, бывший статский советник и вольный сыщик не только замыслил, но уже и совершил побег – в обитель дальную трудов и чистых нег.
Мир нехорош, неумен и некрасив. Его изъяны один человек исправить не в силах. Так не лучше ль заняться корректировкой собственных искривлений и недостатков? Главный секрет душевного спокойствия заключался в том, чтобы не следить за новостями, не читать газет и вовремя отключать слух, когда чертов Булль начинает говорить о России.
Витте отправлен в отставку? В фаворе статс-секретарь Безобразов, сторонник войны с Японией? Ах, как скверно…
Стоп, сказал себе Фандорин. Меня это больше не касается. Я живу на Арубе, которую не зря называют «счастливым островом». И взялся за бокал раньше установленного срока.
К Арубе, маленькой голландской колонии, замыкающей цепочку Малого Антильского архипелага, Эраст Петрович не просто привязался, но считал ее прообразом будущего устройства Земли, когда планета оскудеет природными ресурсами, которые позволяют человечеству паразитировать за счет плодородия почвы и полезных ископаемых, и людям придется наконец взяться за ум – или вымереть. Не вечно же глумиться над черноземными полями и беззащитными лесами, бездумно качать нефть, расходовать накопившийся за миллионы лет уголь.
На Арубе, в отличие от других Карибских островов, не было ничего. Совсем. Ни запасов сырья, ни даже нормальной зелени. Земля была почти безводной, и повсюду росли только суровые шипастые растения, как в пустыне. Воду доставляли с материка. Поэтому местному населению приходилось много и тяжко работать. Ничто не доставалось даром. Здесь берегли и ценили любой кусок металла или доску. Если строили, то добротно и основательно. Если расходовали, то экономно. Посадят дерево в специально привезенную почву – берегут, поливают, лечат. Из-за такого отношения к труду, ресурсам – к жизни арубцы заметно отличались от обитателей беспечных окрестных островов. Они были зажиточнее, уравновешеннее и как-то – вот самое точное слово – взрослее.
Нравилось Фандорину и то, как выглядят жители этой тропической Голландии: стройные и высокие, смуглые и черноволосые, но с голубыми и зелеными глазами. Таким, вероятно, будет население всей планеты через несколько веков, когда расы перемешаются.
Арубцы были потомками индейцев-араваков, испанцев, голландцев и чернокожих рабов. В последнее время эту громокипящую смесь активно обогащал азиатской кровью Маса.
Японец был в восхищении от здешних женщин, свободных в своих чувствах и поведении. Сам он считался среди них экзотическим красавцем. Худощавых брюнетов с синими глазами вроде Эраста Петровича на Арубе было пруд пруди, а узкоглазый шарообразный коротышка на весь город Ораньестадт имелся в единственном экземпляре.
Вот и сейчас, в час заката, Маса шлялся где-то по амурным делам, а Фандорин сидел в одиночестве, положив ноги на резные перила, и потягивал крепкий «де-рюйтер». Глядел на фланирующих по эспланаде женщин, одна прекрасней другой, и мечтал о том блаженном возрасте, когда голос плоти уже утихнет и перестанет отвлекать от истинно важных мыслей и дел. Потерпеть, вероятно, оставалось еще лет десять-пятнадцать.
Уже довольно давно Эраст Петрович постановил, что для благородного мужа унизительно вступать в любовные отношения, не испытывая любви или хотя бы влюбленности. Решение было теоретически правильное, но суровое. Влюбленности случались редко, с любовью было вообще навсегда покончено. Приходилось расходовать накопившуюся физиологическую энергию на интенсивное рэнсю и на борьбу с завистью. К Масе.
Фандорин поймал себя на том, что глазеет исключительно на гуляющих дам, совершенно не обращая внимания на мужчин, и рассердился. Нарочно стал скользить взглядом мимо силуэтов в платьях, фиксируясь только на фигурах в штанах. И через некоторое время обнаружил кое-что интересное.
Все мужчины двигались, кроме одного. Какой-то человек, не по-здешнему одетый в плотный костюм и шляпу-котелок, с невозможными в арубском климате крахмальными воротничками, не просто стоял на месте, но 1) высовывался из-за толстого кактуса; 2) не отрываясь смотрел на Эраста Петровича; 3) поняв, что обратил на себя внимание, спрятался за колючий ствол.
Удалившийся на покой сыщик за время мирного тропического существования совершенно отвык от подобных казусов. В прежней жизни он давно уже срисовал бы (как говорили сыщики в девятнадцатом веке) или сфотографировал бы (как стали говорить в двадцатом) соглядатая своим периферийным зрением.
Лицо у нездешнего человека тоже было нездешнее: сосредоточенное, узкое, с длинными усами, каких на Арубе никто не носил.
Британец, определил Фандорин. Пожалуй, полицейский или что-то в этом роде. Притом не рядовой, а из начальства.
Интересно.
И когда незнакомец – осторожно, на четверть физиономии – вновь высунулся, Эраст Петрович сделал приглашающий жест: пожалуйте-ка сюда, сэр, полно прятаться.
Усатый замер. Потом, приняв решение, вышел из-за кактуса. Приподнял котелок, учтиво поклонился, направился к дому.
* * *
– Сесил Торнтон, – представился непонятный человек, поднявшись на террасу и окончательно сняв шляпу. – Старший инспектор Скотленд-Ярда. Вы, должно быть, удивлены?
– Не очень.
Эраст Петрович внес коррекцию в первоначальную оценку англичанина. Не просто полицейский начальник, но джентльмен. По выговору чувствуется хорошая частная школа. Костюм и рубашка хоть странны для Арубы, но от «правильных» портных. Даже удивительно, что всего лишь старший инспектор.
– Чем обязан? – сухо спросил Фандорин, не предлагая сесть, потому что настоящие джентльмены из-за кактусов не подглядывают.
Британец оказался немногословен.
– Вот, – сказал он, доставая из кармана конверт с монограммой, – прочтите. Я появился перед вами столь невыигрышным манером, что положение может исправить только рекомендательное письмо от сэра Винсента.
Распознав в витиеватых буквах инициалы суперинтенданта английского Департамента уголовного розыска, давнего своего знакомого, Эраст Петрович показал гостю (получалось, что именно гостю, хоть и дурно воспитанному) на плетеное кресло.
«Дорогой мистер Фандорин, – писал сэр Винсент, – в память о нашем былом плодотворном сотрудничестве очень прошу Вас выслушать с вниманием мистера Сесила Торнтона, который ведет чрезвычайно важное расследование. Если согласитесь оказать моему коллеге посильное содействие, мое ведомство и лично я будем бесконечно Вам благодарны. Ваш покорный слуга» – и затейливая до абсолютной нечитаемости подпись, какую не подделаешь, да оттиск печатки, которую сэр Винсент всегда носил на указательном пальце.
Любопытство обожгло душу таким сладостным трепетом, что Фандорин удивился. Оказывается ему здесь, в этом раю, чего-то не хватает? Например, нежданных визитеров из большого мира с таинственными рекомендательными письмами?
Глупости. Застарелый рефлекс, не более.
– Вы зря ехали в такую даль, сэр. Я больше не занимаюсь расследованиями.
– Это мне известно, – кивнул старший инспектор. – Однако если уж я, как вы справедливо заметили, совершил столь неблизкий путь, может быть, вы по крайней мере выслушаете, что за дело я веду. Сэр Винсент говорил, что преступление такого сорта не оставит вас равнодушным. Это во-первых…
Поскольку гость сделал паузу, выжидательно посмотрев на Фандорина, тот наклонил голову: ну конечно, выслушаю, куда я денусь.
– А во-вторых, мне понадобятся не столько ваши детективные таланты… – Взгляд Торнтона задержался на погнутом кормовом винте от субмарины, которым Эраст Петрович украсил террасу в память о нападении гигантской акулы, принявшей «Лимон-1» за крупную добычу. – …Впрочем, сначала все-таки о преступлении. Взгляните, пожалуйста, на эти снимки.
Он достал из внутреннего кармана своей просторной визитки альбомчик, стал переворачивать страницы.
В первую минуту Фандорину показалось, что на фотографиях одно и то же: ванная, в ней неподвижная девочка-подросток неестественно белого цвета, с закрытыми глазами. Но присмотревшись, он увидел, что девочек три, просто они похожи: светловолосые и очень худенькие, с еще не развившейся грудью и проступающими сквозь кожу ребрами.
– Они спят или просто позируют? – спросил Эраст Петрович. – Кто и зачем покрыл тела белыми лилиями? Почему в ванне нет воды? Ее с-слили?
– Мертвы, – сурово ответил Торнтон. – Хоть и не похожи на покойниц. Воду мы не сливали. Именно в таком виде всех трех и находили. Первая – Эмма О'Лири, одиннадцати лет. Обнаружена 18 апреля 1901 года. Вторая – Сьюзан Найт, двенадцати лет. Умерла 14 ноября 1901 года. Третья – Люси Колл, тоже двенадцатилетняя. Дата смерти – 7 февраля 1902 года. Обстоятельства гибели идентичны. Сначала девочка пропадала. Потом ее находили в ванной комнате в гостиничном номере. Никаких следов насилия, в том числе полового. На левом запястье разрез. Причина смерти – обескровливание. Белые лилии. Вода, перемешанная с кровью, слита. Как видите, всё выглядит очень аккуратно, почти стерильно.
– Что рассказали в г-гостиницах? – быстро спросил Фандорин.
– Девочки приезжали в обществе мужчины маленького роста и субтильного сложения, немолодого. Детали внешности расходятся – преступник прибегал к маскировке. Во всех случаях мужчина и его маленькая спутница очень мило между собою общались. Их принимали за отца с дочерью.
– Газеты должны были много об этом писать, – удивился Эраст Петрович. – Но я не припомню упоминаний о серии таких странных, ужасающих убийств.
– Было принято решение держать эти преступления в тайне от прессы. – Инспектор тронул себя за ус. – По двум причинам.