– Ты никогда не играл в компьютер, – обозначила я. Он кивнул.

– Только потому, что я знаю о нем и почти всём, что творится в нынешнем мире, я подозреваю, что был на земле человеком ещё семнадцать лет назад. – Я задумчиво порассматривала его и пришла к выводу:

– Я рада, что ты именно такой. Немного устаревший, – мягко обозвала его я. Он понял и засиял глазами. – Это куда лучше, чем те парни, которых я встречаю постоянно в школе. – Пауза, застывшая от того, что мы любовались друг другом. Бессловесно, эмоционально, бесконтактно. Я тряхнула волосами. – Но вернёмся к нашей науке!

– Да, вернемся, – подтвердил Лухань и опять лег, глядя перед собой. – Это повышение уровня у греков смахивает на избавление от кармы у индусов. Всё сводится к тому, что надо как-то преобразовать себя благими и правильными поступками, чтобы стать лучше и заслужить после смерти чего-то хорошего.

– Но если ты не можешь больше совершать никаких поступков, ни положительных, ни отрицательных, то как же?.. – Я осеклась, испугано округлив глаза. – Значит, виновата я, да? Ты чистый дух, ты разорвал связь с этим миром, у тебя получилось! А я осталась тут… проблема во мне… это я… я что-то не так сделала… не сделала чего-то…

– Перестань! Это вовсе не обозначает этого, – попытался меня успокоить Лухань, опять напрасно протянув руку и поводив ею возле меня, по мне, но сквозь. Я угомонилась со своими догадками, чтобы не разочаровывать его. – Кто тебе сказал, что нужно вырваться именно из этого мира? Что он – наказание? А если суть в том, чтобы родиться более удачно, здоровым и счастливым. Выходит, наказан я. Разве похоже на то, что я более облагодетельствован, чем ты?

– То, что этот мир – отхожая яма, не нуждается в доказательствах, – усмехнулась я. – Достаточно того, как нас разлучали столько раз во все времена! Если в нем безмятежно не может существовать любовь, о какой его красоте и порядочности вообще можно говорить? Я ненавижу этот мир!

– Вот, может, для этого тебя тут и оставили, – вкрадчиво улыбнулся Лухань. – Чтобы ты его полюбила.

– Именно поэтому я не верю в существование никаких высших сил. В этом нет логики, заставить полюбить человека что-то, показывая только отвратительные, неприятные и жестокие вещи. Почему бы не смилостивиться, не даровать счастье? Трудно будет отказать в любви такому миру.

– Ладно, пес с ними, я тоже ничего не понимаю в делах веры и религии. Есть ещё теории? – кивнул он на книгу.

– Платон говорит о связи души и звезд… он вообще считал, что душа одна единственная во Вселенной, и её части живут в людях, а когда они умирают, то воссоединяются с первоначальной основой.

– Судя по тому, что я ни с чем не воссоединился, теория хромает, – подытожил Лухань.

– Кстати, именно Платон первым записал миф о половинках, – подмигнула я. – Хоть в чем-то же он прав?

– Прав, – признал мой возлюбленный и мы, подведя ладонь к ладони, смотрели на то, как они держатся, совсем рядом. Ну и пусть мы ничего не ощущаем. Зато чувствуем.



– Ты где была так долго опять? – Услышала я с кухни строгий голос отца. После неозвученного примирения, отношения с родителями шли ровно, и я, разувшись, заглянула к ним с матерью, сидевшим за столом. Он читал газету, а она резала что-то к ужину.

– Задержалась в библиотеке, зачиталась. – В доказательство потрясла я рюкзаком за спиной, набитым книгами.

– Не забывай в следующий раз поглядывать на время. – Папа отвлекся от газеты и взглянул за окно. – Там уже темнеет! Ну, хорошо ли школьнице в такой час ходить по улицам? Позвони в следующий раз, я тебя встречу.

– Не стоит! – удерживая панику, замахала рукой я. – Я постараюсь больше не задерживаться.

– Неужели в наше время чего-то нет в компьютере? Могла бы и дома заниматься, – посетовала мама. Ох, как же тяжко быть единственной дочерью!

– Действительно, некоторых книг в сети не найти, – пожала я плечами. А ещё там не найти Луханя, который не матричный код и не искусственный интеллект, не робот и не виртуальная реальность. Он призрак. Настоящий. И об этом в интернете тоже ничего неизвестно.



* * *



Сидя в углу и перебирая шелковые струны гучжен[2 - гучжен – щипковый музыкальный инструмент в Китае], я смотрела на него, такого прекрасного, лучезарного и ясноликого, о котором могла бы мечтать любая девушка Пекина, при дворе императора Сяньфэна, потому что ни одна простолюдинка не смела и помыслить о столь восхитительном юноше. Не знаю, какой удаче была обязана я, ведь и дочерей придворных и чиновников во дворце хватало, но выбрал он именно меня. Я могла быть спокойна и наслаждаться его созерцанием в ожидании самого важного события моей, пока что такой короткой, жизни – заключения нашего брака, который наши почтенные родители обещали устроить через неделю.

Мы познакомились около года назад и, судьба была щедра, смогли вскоре увидеться наедине, встретившись на прогулке в весеннем саду, где Лухань признался в своей симпатии под звук тревожащей сердце флейты, талантливо преобразовывающийся в радужно-струящуюся музыку руками одинокого музыканта под зеленеющей кроной с набухшими почками будущих цветов, и пообещал договориться семьями о том, чтобы мы стали законными супругами. Но восстание крестьян, объявивших о желании свергнуть династию и организовать своё государство вместо империи Цин, внесло смуту и исправило все планы по-своему. На юг отправлялись полководцы, управляющие, армия и тысячи солдат. Снаряжались мужи отовсюду, облачаясь в доспехи и крепя к поясам оружие. Лухань, разумеется, не мог не отправиться туда, предводительствуя отрядом и укрощая мятежников.

Тайпины всё ещё не были повержены, но, пользуясь небольшой передышкой, мой возлюбленный вернулся и сразу же обратился к моим родителям с прошением моей руки. Согласие было дано. Я была самой счастливой девушкой на свете! Струна разладилась и прозвучала фальшиво, что тут же обратило на меня внимание моей матери.

– Что с тобой? – Я вовремя не подтянула струну, засмотревшись на Луханя исподлобья, и покраснела, пойманная на невнимательности. Он тоже осторожно поглядел в мою сторону.

– Простите, – извинившись, я наладила гучжен и продолжила извлекать из него музыку, но была остановлена родственником моего жениха. Самые близкие собрались здесь, чтобы засвидетельствовать помолвку.

– Я предлагаю выпить, – сказал он и дал приказ служанкам принести рисового вина. – Такое событие нужно отметить! Не каждый день такие достойные, равные друг другу по красоте и уму, высокородности и чести молодые находят друг друга и сговариваются о союзе.

Прислуга вошла с графином и стаканами и, разлив на всех, разнесла каждому присутствующему его порцию. Мать дала одобрительный знак отложить инструмент и подойти в круг. Мы стали с Луханем ближе, нас разделяли каких-то два метра. Смущаясь, но не в силах перебороть себя, мы украдкой посылали друг другу улыбки.

– Возблагодарим милосердие Неба и духов предков! – торжественно объявил мужчина и осушил чашу. Осторожными глотками, я пила предложенное, над краями чашки смотря на Луханя. Он делал то же самое. Пока никто не наблюдал за нами, несколько секунд тайного немого разговора глазами. Совсем скоро мы сможем смело принадлежать друг другу, но пока ещё надо соблюдать приличия.

Оставив половину слишком крепкого для меня напитка, я вернулась в свой угол и стала укладывать свою цитру[3 - цитра – вид щипковых инструментов, к которому и относится гучжен] на колени. Старшие заговорили о делах и подготовке. Женщин здесь было больше, и Лухань не мог спокойно сидеть, ощущая себя инородным звеном. Желудок возмутился тому, что я выпила спиртное, и подарил мне слабую боль. Пытаясь не обратить внимания на этот дискомфорт, я занесла руки над струнами. Боль повторилась. Замерев, я прислушалась к ней, надеясь, что теперь-то она утихнет. Но вместо этого, усилившись и придя вновь, она стала стремительно разрастаться и исходить уже не только из желудка, но и из груди, печени, самого низа живота. Огонь ожег меня внутри, и я вскрикнула.

– Что случилось? – первой среагировала моя мать, сидевшая ближе всех. На её лице отразилось нешуточное беспокойство. Она увидела что-то такое во мне, что испугало меня через неё. Я ощутила выступивший на лбу пот. Что происходит?

– А-а! – прокричав снова, я спихнула с себя гучжен и встала, надеясь, что сменив положение тела, я как-то избавлюсь от терзаний, охватывающих меня целиком. – О, небесные силы! – простонав, я закачалась. Лухань, растолкав всех, кто стоял на его пути, успел подбежать тогда, когда я валилась с ног.

– Что с тобой?! – Непонимающе подхватив меня, он всматривался в моё белеющее лицо. Позвав меня по имени, он заметил, что я перестаю моментально отзываться.

– Что это за болезнь? – раздался голос какой-то из женщин за его спиной.

– Это не болезнь, это яд! – крикнул он, посмотрев на недопитую чашку. – Лекаря, скорее! Ведите сюда лекаря!

– Лухань… – слабо прошептала я, скованная болью до судорог, которые не давали мне ничего делать, кроме как скрючиться и стремительно умирать. – Лухань…

– Я здесь, здесь! – держа меня за руку, тряс её он. – Где же лекарь? Почему служанка так долго? – Он не подпустил ко мне сестер и мать, накрыв меня собой, не упуская ни мгновения моих, пока ещё порывающихся быть, вздохов. – Живи, пожалуйста, потерпи немного… мы найдём противоядие…

– Не могу, как же больно! – взвыла я, схватившись за живот и выгнувшись на его коленях. – Как же… а-а!

– Сейчас, сейчас… – уговаривал он, бесстыдно поцеловав руки и моё лицо при всех. Но почему-то никто не вмешался, никто не сказал, что он опорочит меня тем, словно всё уже было решено. Нет, почему? Я не хочу умирать!

– Ей уже не поможешь, – ударил голос его дяди откуда-то.

– Что? Как это – не поможешь?! – Лухань сжал меня крепче, никого не слушая. – Ты же останешься со мной? Как ты можешь теперь… кто это сделал? Кто?! – Свет в моих глазах потухал и он, уверившись в том, что конца не миновать, схватился за мою чашку. Наблюдая, что он делает, я попыталась остановить его руку, но сил не хватило. Никто другой не успел помешать ему. Он опрокинул содержимое внутрь себя. – Тогда ничего не поможет нам обоим.



Ещё ощущая резь под ребрами и жар во всем теле, я открыла глаза, досмотрев последний эпизод из ранее не виденных. Значит, мы оба совершали в прошлом грех самоубийства. Он выпил яд, предназначенный мне, чтобы не отпустить меня одну, а я упала на меч в другой жизни, когда увидела, что его пронзила вражеская стрела.

– Меня отравила кузина, – откуда-то зная это, вдруг сказала я. Возможно, пройдя через тот свет, я захватила с собой кое-что из сокрытого. – Она хотела выйти за тебя замуж сама, и надеялась, что после моей смерти ты обратишь свой взор к ней. Интересно, её разоблачили?

– Не знаю, – пожал плечами Лухань. – Я умер на минуту позже. – Мы трагично выдержали минуту молчания, после которой, вдруг, я звонко рассмеялась, показавшись себе безбожницей и хамкой.

– Боже, какая это всё глупость! – Не выдержав, подскочила я и заходила по комнате, поглядывая на улицу. До заката около часа. Надо бы собираться домой. – Говорить о смерти, при всех этих обстоятельствах… она праздник, по сравнению с той жизнью, которая нам даётся! Всё слишком зыбко и неясно. Допустим, какой-то там Высший Небесный высоконравственный и чересчур моральный Владыка не даёт нам соединиться физически – и это в мире, полном свободного секса, разврата и тупых извращений! – Но почему нам ни разу не довелось даже пожениться? Обвенчаться, дойти до алтаря, до заключения брака. Самое далеко зашедшее, что между нами было – это поцелуи!

– Я тоже обратил на это внимание, – согласился Лухань и встал с пола, подойдя к подоконнику. Он знал, что я скоро уйду и уже начинал томиться одиночеством и скучать по моему присутствию. Когда он приближался к источнику света, то становился ещё невидимее, лучи застили и он тонул в них. – В заднем флигеле особняка есть домовая часовня. Как ты думаешь, что если попытаться?..

Я остолбенела. Это то, чего я хотела сквозь века, но в этот раз… как обвенчаться с приведением? Пойдет ли на такое хоть один священник? Эта мысль поработила моё сознание.

– Давай разберемся с этим завтра? – испугавшись, что увлекусь и опять забудусь за удовольствием в компании Луханя, попросила я. – Мне пора, а после школы, как обычно, приду. И ты покажешь мне часовню.



* * *



Холодные плиты пола ухали под нашими… то есть, только под моими ступнями, выпуская под невысокий купол крылатое эхо. Заалтарный витраж пропускал цветные блики в проход между левыми и правыми рядами сидений, предусмотренных в католических храмах, смешивая розоватый и синеватый луч в фиолетовый, а между голубоватым и желтым светом образуя зеленые наплывы. Мы оказались между скамьями, пройдя неф с короткими колонками, которые и колоннами-то не назовешь, после присущей соборам колоннаде, виденной мною в других местах. Здесь было величественно и вместе с тем по-домашнему. Лухань остановился на шаг впереди, разглядывая деревянное распятие прямо по центру, с облезшей позолотой и двумя красными пятнами на теле Христа, из положенных четырех. Кровяные подтеки из краски на одной руке и под ребрами забрало время. Времени присуще забирать всё, кроме, как выясняется, любви. Я много раз задавалась вопросом, что же сильнее, жизнь или смерть? И вот, выходит, люди не всё знают о главных составляющих этого Космоса. Есть любовь, и плевать она хотела на временно-пространственные законы. Она не подчиняется измерениям, она вне их, выше их.

– Подойдем? – указал Лухань на алтарь, оставшийся без покрова, без каких-либо ещё принадлежностей. Пустая кафедра для проповедей перед паствой. Из стада только два невинных агнца, принесенных в жертву несовпадению. Я тронулась, и мы оказались там, где когда-то велась служба. Воображение подкинуло фоном грегорианское пение, оно бы подошло к случаю, если бы ещё и орган заиграл. Есть ли он тут? Я завертела головой, не находя.

– Знаешь, есть фильм, мюзикл и книга, кажется, «Фантом оперы». – Заметив, что Лухань встал на колени перед алтарем, я повторила его действие. Он внимательно меня слушал. – Главная героиня думает, что имеет дело с фантомом, призраком, которого слышит, и даже иногда видит, но никак не может убедиться, что он существует. Но в конце оказывается, что он всё же человек, и иллюзией была его иллюзорность.

– К сожалению, это не наш случай, – с иронией заметил Лухань.

– Откуда знать? Что если однажды мы проснемся, и всё окажется совсем иначе?

– Скорее бы настал такой день.

– С другой стороны, – возводя взгляд к потолку, где остролистно упирались в свод скромные барельефы, рассуждала я. – Вдруг наша ситуация – это награда? Ну, смотри. Когда мы оба были живы, то кто-то один или оба запросто умирали. А теперь? Ты не заболеешь, не поранишься, не умрешь, – наивно сказала я, и незаметно помрачнела. Лухань проницательно угадал причину.

– Но ты всё равно не можешь знать, что я не исчезну, – изрек он. – Как и я, больше всего на свете боюсь, что с тобой что-то случится. Каждый раз, когда ты выходишь отсюда… мне хочется выть и биться о стены, но они не выпускают, не давая даже ощутить себя. Просто глухая защита, которая отталкивает.

– Ничто не длится вечно, – скорее призывая такую возможность, чем веря в неё, произнесла я. – Однажды всё изменится. Разве мы спешим? Нет. Мы будем ждать, пока что-то пойдет иначе.

– Дай руку, – попросил Лухань. Удивившись, я подождала в нерешительности немного, но выполнила его просьбу, подняв ладонь. – Нет, не так, – улыбнулся он, волнуясь. – Вниз ладонью, как будто бы она лежит на моей. – Он поднял свою и я, имитируя соприкосновение, повесила руку над его. В тени церквушки его силуэт очень хорошо различим, почти каждая черточка, каждая морщинка в уголках глаз, когда они щурятся, веселясь. – Ты выйдешь за меня замуж? – кратко вымолвил он. Мои ресницы вздрогнули. Он… его взгляд, его губы… Луханб… я люблю тебя, как же я люблю тебя! Но как, как я выйду за тебя замуж?! Ты понимаешь это или нет? Или, и понимая, всё равно хочешь не замечать преград, не думать о них? Я тоже не хочу, не буду разделять нас с тобой, словно ты не такой, словно мы разведены по разные стороны чего-то. Это неправда! Мы всегда вместе! Я втянула носом подобравшиеся слезы, но они просочились через глаза. Нейтрализуя их, я расплылась в улыбке, и две слезы съехали по лицу поверх неё.

– Да, – ответила я, погладив поверхность его ладони. Пространство в том месте, где она подразумевалась. – Я выйду за тебя, и пусть это не получится, я всё равно твоя. Жена, супруга, возлюбленная.

– Может, и не получится, но я бы хотел попробовать. – Отвлекшись, Лухань осмотрел помещение часовни. – Ты могла бы пригласить сюда священника?

– Ты, действительно, этого хочешь? – Он с тревогой воззрился на меня.

– А ты – нет?

– Хочу. – Моё желание никак не влияло на то, как воспримется сторонним человеком вся эта история.

Мы устремили взоры на распятие, единственное, что выделялось, за неимением прочей атрибутики. Витраж засвечивал его, и оно казалось темной тенью креста. Правда ли, что все несут свой крест, и он даётся по силам? А как же быть с теми, кто кончает с собой? Выходит, есть те, кто не выдерживает? Их тут же приписывают в грешники, чтобы никто не смел отрекаться от мук и тянул существование, каким бы оно не было. Нет, христианская идеология была чужда мне, но Лухань, кажется, доверял ей. Возможно, потому что жил в последний раз ещё не в двадцать первом веке. Я стала подниматься, не проникнувшись доверием к здешней святости. Но венчание – это то, что было доступно нам, как обряд вступления в брак, потому что документов у привидения нет, и печати в паспорт мне не ждать.




Конец ознакомительного фрагмента.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=27809123&lfrom=201587221) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Конфуций




2


гучжен – щипковый музыкальный инструмент в Китае




3


цитра – вид щипковых инструментов, к которому и относится гучжен