Пиктограммы. Рассказы
Ян Бадевский


Научная фантастика, мистика, хоррор и городское фэнтези. Перед вами – сборник рассказов Яна Бадевского, российского писателя и футуролога. Это первая попытка автора реанимировать жанр короткого фантастического рассказа. В книгу вошли достаточно известные произведения («Пиктограммы», «Закрытый город»), совсем неизвестные («Ничего личного», «Конструкт»), а также тексты, опубликованные на платформе «Голос» («Каста», «Полночь над блуждающими улицами»). Грядущее заглядывает в окно вашего браузера.





Пиктограммы

Рассказы



Ян Бадевский



© Ян Бадевский, 2017



ISBN 978-5-4490-0438-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




Каста


На Землю Ингус попал впервые.

От Медеи этот крохотный захолустный мирок отстоял на тридцать световых лет. Старшие капитаны поговаривали, что именно отсюда вышел человеческий род. Это всё, что было известно Ингусу.

Заказ есть заказ.

О потраченном на дорогу времени никто в Касте Пилотов не задумывался. Зачем, если ты проживёшь около тысячи лет? И это – в субъективном исчислении.

Корабль, который предстояло отогнать в систему жёлтого карлика, уже был пристыкован к терминальному шлюзу. Невероятная махина, способная вместить целый город. Сейчас все звездолёты такие. Набираешь кучу мелких заказов или один крупный, а потом срываешься. Трюм нужно забить под завязку, иначе полёт превратится в убыточную авантюру. Поэтому и загрузка длится неделями…

Ингус решил использовать небольшой отпуск с пользой. Спустившись лифтом на поверхность планеты, он поселился в одной из портовых гостиниц. Медею терраформировали около двух столетий назад, и сейчас это был развитый мир с собственной атмосферой, экосистемой и силой тяжести, приближенной к единице. Но пилот спустился на дно колодца с другой целью. Так он познакомился с Кири.

Воспоминания о тех днях не давали Ингусу спокойно уснуть. Предки Кири перебрались на Медею из технологического сектора, вплотную подобравшегося к Ядру. Они были инженерами, перекраивали планетарный лик под пресловутые земные стандарты. Ингус помнил ночной клуб, хаотичные перемещения по городу, какую-то безумную вечеринку с полулегальными веществами…

А потом они встретились.

Сентиментальным Ингус никогда не был. С детства его учили простой истине – не заводить серьёзных отношений за пределами Касты. Планетчики умирают, а это приносит боль. Всё дело в релятивизме. На твоём корабле проходит несколько месяцев, а там – века… Обычные люди воспринимались пилотами, как нечто чужеродное и относительное. Пыль на сапогах. Все, с кем ты познакомился внизу, умрут. Так говорил отец.

Внизу – это на поверхности любой из планет.

Пилоты заключали браки редко. И только среди своих. Брак всегда означал смену экипажа. Жена переходила на борт мужского корабля и забывала о прежней команде. Смешивать кровь запрещалось. Летать порознь запрещалось. Субъективные исчисления срастались воедино. Хронологические реки, текущие среди звёзд.

Разумеется, Ингус позволял себе внешние интрижки. Иногда он платил девушкам, но чаще пользовался их доступностью. Все они думали, что смогут попасть в Касту, переспав с пилотом. И все они жестоко ошибались.

Кири была похожа на всех остальных.

Так он думал поначалу.

Смуглая красавица с копной вьющихся волос. Очень стройная, даже худощавая. Телосложением девушка напоминала лётчиц из Касты, десятилетиями живущих в невесомости. Чтобы спускаться на планеты, народ Ингуса обзавёлся наноботами, укрепляющими мышцы и кости по команде своих хозяев. Были и те, кто адаптировался на генетическом уровне.

Ингус смотрел на Кири в их последнюю ночь и внезапно поймал себя на мысли, что мог бы обрести счастье с этой девушкой.

Вот только они плыли в разных потоках.

Когда он сказал то, что должен был сказать, Кири заплакала. Он не стал её слушать, молча развернулся и ушёл.

Она – не его Каста.

Так заведено.

Не нами придумано, не нам и менять.

Ингус покинул Медею в мрачном расположении духа. Капитан это заметил, но с расспросами решил не лезть. Навигатор и второй пилот вообще ничем не интересовались. Каждый сам за себя. Вакуумное одиночество.

На разгон ушло около года, потом корабль приблизился вплотную к световому барьеру. Девяносто шесть сотых. На большее человек не способен…

Медея проваливалась во мрак, а Ингус тосковал. Целая неделя. Отец бы не одобрил. Мать тоже. Зачем рисковать, отравляя свою жизнь грустными воспоминаниями? Мы доставляем грузы и пассажиров. Запомни это, сынок. Твой корабль стоит целое состояние, и это дар Касты. Мы находимся вне времени. Смирись с этим.

Раньше колонии владели собственными звездолётами. Пилотирование на околосветовых скоростях многих сводило с ума. Люди не могли вернуться в свои миры по ряду причин. Физиологические трансформации, искажённое восприятие действительности. Перемены, меняющие обличья планет. Смерть близких людей. Пилоты застряли в Пространстве, никто не мог, да и не хотел возвращаться к прежней жизни. Так появилась Каста.

Сохранились истории о конфликте.

Планеты пытались силой вернуть корабли, но как это сделать? Чтобы победить чужой флот, нужно построить собственный. Лётчики карательных эскадр спустя какое-то время уходили из зоны контроля и примыкали к вражеской группировке. Никто не хотел погибать за миры, ставшие вдруг чужими. Транспортное сообщение рухнуло и под своими обломками похоронило земную империю.

А потом всё наладилось.

Каста превратилась в независимую корпорацию. Странный гибрид торговой империи, службы перевозок и мобильного государства. Лётчики стали единым народом. Космической расой.

Каста разнесла в клочья старый миропорядок.

И произвела новый.

Никто больше не строил свои корабли. Правительства сотен миров нанимали перевозчиков Касты, чтобы доставлять грузы и пассажиров. Иногда капитаны объединялись под давлением обстоятельств. Например, если кто-то хотел колонизировать новую планету и доставить туда оборудование для терраформинга. Каста меняла орбиты астероидов и перегоняла кометы.

Могущество?

Ингус редко об этом думал. Он просто жил. В перерывах между вахтами разрешалось заниматься чем угодно. Некоторые пилоты погружались в гибернационные сны, чтобы продлить молодость. Бег времени в капсулах замедлялся, позволяя выиграть десятилетия (иногда – столетия) субъективного бытия. Большинство предпочитало жить здесь и сейчас. Для этого на кораблях были созданы все условия. Низкая гравитация, полученная вращением исполинских блоков вокруг собственной оси. Релаксационные боксы и гидропонные сады. Центры развлечений. Андроиды для сексуальных утех с ограниченным самосознанием. Спортивные залы, бассейны, вирт…

Бесконечный гедонизм.

А потом – очередная стыковка. И очередная увольнительная. Ингус начал забывать о Кири, поглощённый предвкушением визита на Землю. В этом было что-то мистическое. Некий скрытый символизм. Вернуться туда, откуда всё начиналось.

Мысль об этом заставляла сердце биться чаще.

– Хочешь увидеть её? – спросил капитан.

По корабельному времени оставалось ещё несколько лет пути.

– Что? – переспросил Ингус.

Они стояли на мостике, любуясь изменившимися созвездиями. Звездолёт постепенно сбрасывал скорость.

– Землю, – уточнил капитан.

Ингус ответил, не задумываясь:

– Конечно, хочу.

Капитан ухмыльнулся.

– Говорят, там всё изменилось.

Ингус пожал плечами.

– Всё меняется.

Ещё одна аксиома, усвоенная поколениями лётчиков.

– Говорят… – капитан помедлил, подбирая слова. – В общем, там что-то произошло. Технологический прорыв.

Ингус не придал словам капитана значения.

На планетах могут происходить любые прорывы. Это не касается жителей звёзд.

Он снова вышел в терминал, располагая трёхнедельным отпуском. Выглянул в панорамное окно и увидел там это. Изумительной красоты диск, наполовину поглощённый космическим мраком. Буйство красок, горы и континенты, синеву океанов, облачную кашу и голубоватое свечение атмосферы…

В душе натянулась звенящая струна.

Первобытные гены…

Внизу Ингус вновь встретил Кири. Девушка вошла небрежной походкой в портовый бар, где он сидел, высматривая кого-нибудь на ночь.

Их взгляды встретились.

Невозможно, сказал себе Ингус. Зачем ей сюда лететь? Это дорого, планетчики не покидают насиженных мест. Неужели за ним?

Кири села напротив.

– Здравствуй, Ингус.

Пилот сглотнул.

– Ты летела за мной?

Кири ответила не сразу. Она долго смотрела на человека, который бросил её в тридцати световых годах отсюда. Ингус силился прочесть что-нибудь в этом взгляде, но у него не получалось.

– Нет, – покачала головой Кири. – У меня здесь заказ. Третий за этот месяц, между прочим.

– Заказ? – выдавил из себя Ингус.

– У нас теперь своя Каста, – улыбнулась девушка. – Разве ты не слышал об этом? Шестьдесят лет назад началась эра гиперпереходов. Я могу за пару дней попасть в любую точку Галактики.

Им принесли коктейли.

Пилот молчал.

– Это называется прыжком, – пояснила Кири. – Ты не мог об этом знать, поскольку твой корабль движется слишком медленно для цивилизованного космоса.



    ноябрь 2017




Ничего личного





1


Арсению снился старый дом.

Не автономная структура жизнеобеспечения, постоянно мчащаяся куда-то, сейчас их называют жилыми клетками, а именно дом. Архаичное сооружение родом из детства. Дом стоял там, где ему и было положено стоять десятилетиями и веками – на холме. Вокруг простиралось поле, на западе чернела зубчатая кромка леса, а где-то на юге протекал ручей. Арсений ступил на каменную дорожку, ведущую к парадному входу. И двинулся по ней. Во сне реальность проста как апельсин: ты даже не шагаешь, а думаешь о том, что надо приблизиться к объекту, и это происходит. Но не в этот раз. Арсений шел. Переставлял ноги. Ступни касались брусчатки. Не ступни, конечно, а подошвы ботинок. Он видел нависшую двухэтажную громаду с верандой, кучей пристроек, выростом печной трубы и бешено вращающимся под степными ветрами флюгером. В стеклянных квадратах веранды дробился яркий солнечный диск, из трубы шел дымок. Арсений был уже совсем рядом. Из распахнутой кухонной форточки на него пахнуло ароматами приготовленного матерью обеда. На балконе второго этажа, под скосом крыши, возник силуэт отца – он по обычной своей привычке молча курил, глядя на покрывающийся первой зеленью равнинный ландшафт. Арсений вдруг понял две важных вещи. Во-первых, он был маленьким. Именно поэтому дом казался таким громадным. Значит, подниматься по ступенькам будет тяжело и он, возможно, опять разобьет коленку. А во-вторых, на улице весна. Конечно, можно поспорить, что понятие «улица» применимо к бескрайнему полю, которое он видел боковым зрением, это устаревшая идиома, так говорили в его детстве. «На улице» – означало «за пределами дома». Внешний мир. Полигон для игр. Арсений никак не мог взять в толк, откуда выползло это воспоминание, из каких глубин оно вынырнуло, развернулось четкой картинкой, насыщенной цветами, запахами, звуками и ощущениями, откуда вдруг навалилось столькими подробностями и этим чувством безопасности и уюта, понимаем того, что он там, где нужно. Парадный вход был уже совсем близко. Арсений услышал, как отец спускается вниз по винтовой деревянной лестнице, как что-то говорит матери, а она что-то отвечает. Теперь он мог идентифицировать запахи – это был суп с фрикадельками и, кажется, картофельное пюре с котлетами.

Он поставил ногу на нижнюю ступеньку.

И мир потускнел.

Сперва потускнел, затем стал отдаляться. Разум вдруг осознал, что он во сне, что все происходящее – иллюзия, дешевая потемкинская деревня. Небо затянули облака, ветер погнал их с бешеной скоростью. Арсений вспомнил, что это – первый сон за последние три года и что обычно он проваливается в густую непроницаемую черноту без образов и символов, а тут такое…

Осознание мнимости происходящего разрушило все.

Он попытался ухватиться за ручку двери, но невидимые эфирные потоки увлекли его прочь, оторвали от земли и медленно потянули из уютного мирка. Разум попытался все изменить, поместить себя внутрь дома, но ничего не вышло: комнаты, стены, дверные проемы были вымышлены, а оттого нереальны. Обрушилось чувство потери и решительное стремление все вернуть, не пробуждаться…

Дом превратился в макет.

Свернулся диарамой.

И Арсения вытолкнуло во вселенную настоящего. На упругую постель, в тщательно сбалансированный микроклимат жилой клетки. Из груди рвался крик, сердце бешено колотилось, но он сдержался. Не стоит активировать биометрические программы бортового компьютера, это чревато долгой нудной проверкой его здоровья.

Арсений потянулся.

Спать больше не хотелось.

Хронометр, выведенный на внутреннюю стену, показывал четыре утра. Два с половиной часа до пилотирования.




2


В какой момент времени Земля стала единой?

Арсений плохо знал историю, но если бы он подключился к образовательным сетям, то смог бы дать точный ответ на этот вопрос. Даты не имеют значения. Под влиянием транснациональных корпораций границы размазались, а затем были стерты окончательно. Произошел новый технологический рывок. Человек начал осваивать миры Солнечной системы, а затем решил двинуться дальше. Первые колониальные корабли, исполинские самодостаточные хабитаты, чаще всего терраформированные астероиды, направились к ближайшим звездам. Они летели веками на околосветовых скоростях, но их обитателей это не волновало, ведь они были почти бессмертны. Лишь земное правительство не устраивал существующий порядок вещей. Метрополия и провинции должны тесно взаимодействовать. Этому мешали низкие скорости и релятивистский эффект. Человек попытался преодолеть межзвездные пространства, воспользовавшись червоточинами. И не смог. Пилоты не выживали после переходов. Корабль нырял в точке А, а в точке Б появлялся уже обезлюдевшим. Чтобы решить проблему потребовались десятилетия. Но решение было найдено. Трансляция сознания. Разум диспетчера перебрасывался в навигационную систему звездолета, вел его до горловины червоточины, а затем возвращался в центр управления полетами. На выходе сознание принимающего диспетчера перехватывало контроль. Так стали перевозить грузы, наладилась добыча ресурсов и торговля, но быстрое путешествие от звезды к звезде по-прежнему было чем-то запредельным.

Новые задачи, вставшие перед человечеством, требовали повышенных интеллектуальных затрат. Расчеты стали слишком сложны, но доверить все машинам не представлялось возможным, поскольку им было неведомо творческое мышление. Уровень требований нанимателя к работнику рос в геометрической прогрессии, и к середине двадцать шестого века люди уперлись в предел своих возможностей. Исследователи, вознамерившиеся расширить рамки, разбились на несколько непримиримых фракций: приверженцы генных модификаций, апологеты психических сверхспособностей, конструкторы искусственных интеллектов и объединители. Первые не добились существенных успехов, к тому же часть экспериментов была запрещена правительством. Вторые основали обособленные поселение в удаленных уголках Земли, о них почти ничего не было слышно. Третьи перебрались на спутники Юпитера и в пояс астероидов, где активно вели свои исследования. Доминирующей фракцией на Земле стали объединители. По их теории коллектив той или иной организации на время сливал свои сознания в одно целое для решения сложных задач. Практика распространилась повсеместно. Такие коллективные разумы теперь называют гештальтами.

Арсений принадлежал гештальту Минского ЦУПа.

Не вступив в него, он бы лишился работы диспетчера.

Жилая клетка сейчас неслась на сверхзвуковой скорости к Минскому улью, каждая ячейка, сота которого представляла собой стыковочный узел для подобных ей. Бортовой компьютер выбрал один из самых высоких атмосферных коридоров, в этот час здесь было пустынно.

За прозрачной стеной кухни светало.

Арсений задумчиво ел приготовленные клеткой овощи с мясом и пил из высокого стакана гранатовый сок.

Он бережно собирал остатки воспоминаний о доме, не умеющем летать и думать за человека и людях, живших не больше ста лет.

Через сорок минут он утратит свою человеческую сущность.

А затем возродится.

Подобно Фениксу.




3


Клетка сбросила скорость и начала снижение.

На Арсения, сидящего в кресле рабочего кабинета, надвинулись бескрайние ячейки Минского улья, заслонившего своей громадой половину небосклона. Безумный фрактал завораживал, гипнотизировал, впрочем, как и вид всякого земного улья. Бортовой компьютер нашел свободную ячейку на двести восемнадцатом ярусе и активировал магнитное поле. Ячейка, как и клетка, была шестигранной в сечении. Арсений знал, что для стыковки его летающий дом «развернулся» на девяносто градусов и сменил внутреннюю конфигурацию, что, впрочем, не отразилось на жильце.

Клетка скользнула внутрь ячейки.

Остановилась.

Щелкнули зажимы.

И ячейка двинулась по рельсам вглубь улья – в направлении ЦУПа, где спустя десять минут произойдет подключение.

Арсений приказал клетке убрать прозрачность.

Откинулся в кресле и вытянул ноги.

В голове проносились обрывки мыслей, и вращался калейдоскоп образов. Бессвязный поток сознания.

Ему никогда не нравился процесс подключения к гештальту. Внутреннее «я» растворялось во всеобщем «мы». Человек переставал быть человеком, вливаясь в новую структуру, фактически запуская себя на новый эволюционный виток. Сложно судить, хорошо это или плохо. Для Арсения – неприятно.

Вот только выбора никто не предоставлял.

Движение не ощущалось. Гироскопические системы клетки полностью нейтрализовали все эффекты инерции.

Линия стабильна.

Голос бортового компьютера летним дождем прошелестел на задворках сознания.

Начинаем.

В следующую секунду Арсений буквально прилип к спинке кресла – в его плоть вросли тончайшие волоски нейроинтерфейса. Стены клетки рухнули, тело растворилось в пустоте. А затем на Арсения навалился гештальт. Навалился и поглотил. Разум кричал и сопротивлялся, но система была неумолима.

Арсений понял, что он – это три сотни человек, находящихся сейчас в гештальте. Имена не имели значения. Они были организмом, состоящим из ядра и периферийных придатков, мыслящим сгустком, оперирующим траекториями и физическими константами. Они были могучи. Им был подвластен космос.

Корабль летел к горловине червоточины, связанной со Звездой Барнарда. Груз – электроника для орбитальной станции, вращающейся вокруг Геймана, четвертой планеты, колонизированной около трех с половиной столетий назад.