Лазарь, или Путешествие смертника
Андрей Дашков


Диагноз неутешителен – главный герой узнает, что ему осталось жить считаные недели. Отклонив предложение провести остаток дней в хосписе, он выходит из больницы и садится в прибывшее по вызову такси… С этого момента начинается борьба за его душу между различными мистическими силами, которых олицетворяют таксист, представившийся Вороном, и другие спутники, являющиеся в разных человекоподобных обличьях. Герой совершает странное путешествие в поисках утраченного смысла, в погоне за ускользающей жизнью и стремительно исчезающим временем. При содействии таксиста-проводника, чье присутствие еще сильнее сбивает с толку, Лазарю предстоит побывать в местах, которые кажутся порой искаженными проекциями его памяти, надежд, видений и представлений о лучшем или худшем мире, о земном рае и преисподней. Всякий раз его ожидает болезненное отрезвление. Но терять герою нечего, и он до последнего цепляется за шанс обрести если не спасение, то хотя бы немного утолить мучительную жажду подлинной жизни.





Андрей Дашков

ЛАЗАРЬ,

или

ПУТЕШЕСТВИЕ СМЕРТНИКА





Глава 1. Доктор Смерть


Ему пришлось два часа ждать приговора в больничном коридоре. Позже он подумал, что пара часов – это все равно меньше, чем длилось бы любое судилище. Так что ему, можно сказать, повезло. Несколько раз он вставал и ходил туда-обратно, разминая ноги, читал развешанные на стенах плакаты, не вникая в смысл. В его положении были определенные преимущества – он уже не нуждался в советах врачей.

Поначалу Лазаря раздражал больничный запах. Потом он привык, как привыкал ко всему, и к запаху, и к надутым от сознания собственной важности медсестрам, и к унылому виду за окнами. Он представлял себе минуту, когда придется услышать кое-что важное и окончательное о своей жизни. Прикидывал, сколько раз подобная ситуация использовалась для достижения драматического эффекта, а значит, в конечном итоге для развлечения. Два-три фильма, несколько книг – это только по его личному счету. И черта лысого он научился хоть чему-нибудь или хотя бы почувствовал нечто подобное тому, что испытывал сейчас. Выходит, просто потерял время.

За два часа по коридору прошло немало людей. У некоторых из них почти наверняка был тот же диагноз, что и у Лазаря. Он не имел ни малейшего желания общаться с собратьями по несчастью. Говорят, вычислить помеченных смертью легко, но, может быть, они научились скрывать свои истинные чувства так же хорошо, как здоровые или мнящие себя здоровыми. В любом случае это означало неизбежно фальшивую игру, даже если выглядело «естественно». Однако до определенного момента все продолжали ломать комедию. И он тоже.

Пока он ждал, к нему обратились дважды. В первый раз уборщица, мывшая полы, попросила его пересесть. В другой раз вопрос застал его на пути от стены к стене, и звучал он так:

– Ты меня не узнаешь?

Лазарь медленно обернулся и увидел перед собой женщину средних лет. Дорогой костюм, тонкий парфюм, настоящий жемчуг и слезящиеся глаза. Признаки старения были умело замаскированы макияжем, но химиотерапия сделала свое дело.

С большим трудом он вспомнил бывшую одноклассницу. Понадобилось время, чтобы сопоставить лица, даты, имена – все-таки четверть века прошло. Ему казалось, что сам он внешне изменился не слишком сильно. Все скопившееся за эти годы дерьмо было, как он надеялся, спрятано достаточно глубоко. А тут перед ним возникло живое (пока еще) свидетельство того, что позади не просто большая и лучшая часть жизни, – позади уже почти все. Пожалуй, это было излишне. Вдруг он почувствовал: она могла принести и ему последнюю беду. Или отдать свою.

– Нет, – сказал он. – В первый раз вижу.

Женщина ухмыльнулась, пытаясь вложить в ухмылку сарказм или презрение, но получилась только жалкая гримаска. Ему было все равно. То, что он видел сейчас, и то, что хранилось в памяти, отличалось разительно. Кажется, он даже хотел когда-то – не ее, конечно, – ту девушку. Трудно представить. С некоторых пор желания покинули его, хотя физически он еще не окончательно потерял форму.

Лазарь отвернулся и двинулся дальше размеренным шагом человека, которому некуда спешить. Линолеум мерзко попискивал под ногами. За окнами начинало темнеть и падал дождь. Хороший вечер, чтобы напиться. Наверное, он так и сделает… вне зависимости от того, что скажет ему эскулап. Повод у него уже есть – не важно, какой именно.


* * *

Доктор Гринберг выглядел в точности так, как должен выглядеть пресс-секретарь стервы судьбы. Солидный, уверенный в себе, с умным лицом и красивой сединой. Вызывающий доверие. Не бросающий слов на ветер. Знающий себе цену и пару языков в придачу. Правда, с прозвищем ему немного не повезло (хотя – как посмотреть). За глаза его называли Доктор Смерть.

Поскольку сообщать плохие новости было его профессиональной обязанностью, он научился делать это с абсолютно нейтральным видом, словно включал диктофон на воспроизведение. Надо отдать ему должное, столь же отстраненно он сообщал хорошие новости. Правда, такое случалось не часто. Не настолько часто, чтобы привыкнуть.

Поскольку до последней секунды пациент не знал, каков будет результат (или обманывал себя, думая, что не знает), это превращалось в нечто похожее на ритуал предсказания – только вместо безмозглой птички или сомнительной гадалки перед ним находился непогрешимый человекоподобный автомат Доктор Смерть. Говорят, даже азарт какой-то появлялся – впрочем, ненадолго.


* * *

Сколько Лазарь себя помнил, ему ни разу и ни в чем не удалось стать счастливым исключением. Завидев доктора Гринберга в конце коридора, он ничего не почувствовал. Вообще ничего. Может быть, слишком долго готовился к худшему. Во всяком случае, частота его пульса в преддверии решающего момента не изменилась ни на один удар.

Доктор прошел в свой кабинет, кивнув в знак приветствия, но даже не подумав извиниться за опоздание. А ведь Лазарь находился в таком положении, когда месяцы не стоят ничего, но минуты стоят дорого. Некоторые поистине бесценны… Он толкнул дверь из толстого матового стекла и сразу направился к стулу для посетителей. Уселся, всем своим видом говоря: давайте поскорее закончим с этим.

Доктор Гринберг прекрасно понял его без слов. Он не стал тянуть резину и жевать сопли. Вытащил из лежавшей на столе небольшой стопки бумаг медицинскую карту, из которой торчало несколько рентгеновских снимков. То, что ему предстояло озвучить, было всесторонне и исчерпывающим образом аргументировано. Он никогда не позволил бы себе ничего другого. Его незапятнанная репутация могла служить гарантией: окончательный диагноз столь же верен, как то, что записано под диктовку Господа Бога.

Выслушав короткое сообщение – информация в чистом виде, лишенная интонационных завитушек, – Лазарь задал только один вопрос:

– Сколько?

Доктор Смерть и тут не изменил своим правилам. Без ложного сочувствия он всегда называл минимальный срок. Лазарь был заранее благодарен ему за тактичность.

– Четыре месяца. Я позвоню директору хосписа.

– Спасибо, но это лишнее, – сказал Лазарь, вставая, и направился к выходу.

Доктор Смерть смотрел ему вслед до тех пор, пока не закрылась дверь и не исчез темный силуэт за матовым стеклом. После этого он снял трубку элегантного аппарата цвета «шампань» и набрал номер, который не имел никакого отношения к хоспису.

Когда произошло соединение, Доктор Смерть, не называя себя, произнес несколько слов.




Глава 2. Таксист


Выйдя из больницы, Лазарь остановился на верхней ступени лестницы и вдохнул полной грудью, словно хотел вобрать в себя этот умирающий день, рыдающее небо, позднюю осень жизни и конец всех надежд. Никакой патетики – просто надо было что-то срочно скормить боли, которая уже ворочалась в тесной черепной коробке подобно просыпающемуся зверю. Лазарь знал: дальше будет хуже. То, что пожирает его, насытить невозможно.

Рука привычно нащупала в кармане пузырек с капсулами, которые могли бы ненадолго отсрочить неизбежное, однако он напомнил себе, что есть средство и получше. Если поторопиться, можно добраться до какого-нибудь уютного теплого бара, прежде чем боль станет нестерпимой. Напиться. Но только не здесь. Сначала надо убраться подальше из этого темного угла города, где все заканчивается и ничего не начинается – нет даже ни одной транзитной дороги.

В тот самый момент, когда он все решил и сделал шаг, спустившись на одну ступеньку, прямо перед ним остановилось такси. Что-то странное было в этой машине, и он не сразу понял – что. Словно разглядываешь слегка размытую фотографию, сделанную через намеренно расфокусированный объектив. Пока Лазарь пытался сосредоточиться на какой-либо детали, другие непонятным образом ускользали от внимания. В то же время ему отчего-то пришло в больную голову, что эта тачка сконцентрировала в себе его смутные воспоминания обо всех такси, которые он когда-то видел в жизни или в кино, на которых ездил или о которых, например, читал, – и сейчас медленно пережевывала их у него на глазах. Оттого и возникло слегка тошнотворное чувство, точно он взглядом мнет пластилин.

В общем, Лазарь все списал на счет своего перерождающегося в дерьмо серого вещества. Весьма вероятно, что вскоре ему будет чудиться и не такое. К тому времени такси более всего напоминало «чекер» – вместительный и тяжелый седан грязно-желтого цвета. Поскольку из машины никто не вышел, Лазарь решил, что эта рухлядь прибыла по вызову.

Следующий его шаг оказался на редкость неудачным. Наверное, смотрел не туда и наступил на ком влажной земли под налипшими листьями. Подошва соскользнула, опорная нога неловко подвернулась. Руки были в карманах, что помешало вовремя перераспределить вес. «По-дурацки вышло», – мелькнула мысль, когда скрученное до боли в пояснице тело устремилось навстречу мокрому асфальту.

Спустя секунду Лазарь уже лежал на спине, зажатый между передним колесом такси и нижней ступенькой лестницы, в соприкосновение с которой его голова не пришла лишь каким-то чудом. Дождь лил прямо в лицо. Он пытался понять, все ли кости целы. Оказывается, у судьбы еще не иссякло чувство юмора. Оставалось выяснить, какую из шуток она пустила в ход на этот раз. Лазарь даже улыбнулся, прокручивая самый черный вариант – провести оставшиеся четыре месяца в гипсе, прикованным к больничной койке.

Хлопнула дверца, машина качнулась, когда водитель выбрался из нее. Потом Лазарь увидел темный силуэт на фоне неба – огромный, почти монументальный. Впрочем, все зависело от точки зрения. Его точка находилась ниже некуда. Ему помогли сесть – оказалось, он по-прежнему держит руки в карманах. С чужой помощью он кое-как встал на ноги, чувствуя себя вывалявшимся в грязи, но не так уж сильно пострадавшим. Похоже, четыре месяца он все-таки проведет иначе…

– Осторожнее, приятель, – сказал таксист. Выглядел он молодо, а голос имел старый, отчего-то наводивший на мысли о хриплом вороньем карканье и голых деревьях в тумане.

– Ничего, – отозвался Лазарь. – Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.

Ему стало тошно от самого себя. Изредка испытывая благодарность, он говорил больше, чем надо.

– Тебя не повесят, – совершенно серьезно сказал таксист. – В этой стране давно уже не вешают. А жаль.

В голове у Лазаря, явно страдавшего в последние минуты от избытка воображения, возникло новое, на удивление яркое видение: виселица из бревен, болтающиеся на ней бледные тела и – по контрасту – очень черные птицы. Мимолетная картинка внушала уверенность: и те, и другие наконец получили свое.

Он осмотрел себя – джинсы ниже колен и пальто были испачканы, но не фатально; если не приглядываться, он сохранил достаточно презентабельный вид, чтобы не портить себе вечер возвращением домой, в стены, среди которых поселились его кошмары, медленно перетекавшие в реальность.

Выровнявшись, он встал лицом к лицу с таксистом. Тот находился очень близко; они были одинакового роста. Лазарь впервые видел такие черные глаза. Если бы не едва заметный влажный блеск, могло показаться, что на глазные яблоки наклеены черные кружки. «Не слишком ли много тебе кажется?» – спросил он себя. Ответ он знал. Но все-таки из-за видимого отсутствия зрачков он затруднялся определить, куда направлен взгляд таксиста – предполагаемый скрытый взгляд человека в темных очках, однако никаких очков не было. Это порождало неудобное, тревожное ощущение…

– Садись, – сказал таксист, открывая дверцу со стороны пассажира. – Кое-кто хочет тебя видеть.

Лазарь не признавал панибратства и с трудом устанавливал новые контакты, особенно в последнее время, однако перейти с таксистом на «ты» оказалось легко и естественно.

– Но ты не спросил меня, хочу ли я видеть кое-кого.

– Это не имеет значения, – пожал плечами таксист. – Я отвезу тебя, куда скажешь. Остальное – не мое дело.

– Хочешь сказать, тебя за мной прислали?

– Нет, я подбираю падших.

Прозвучало это двусмысленно, но второй смысл ускользал, оставляя простор для догадок.

– Благотворитель, значит.

– Не валяй дурака, Лазарь. – Казалось, таксист вот-вот зевнет от скуки. – Обсохнешь в машине, выпьешь кофейку, согреешься. Погода собачья.

С этим трудно было спорить. Лазарь и не собирался.

– Откуда ты меня знаешь?

– Ты мой клиент.

Произнесено так, как будто это что-то объясняло. Лазарь хотел осведомиться, с кем имеет дело, но к тому времени голова у него намокла, словно он побывал под душем, пальто отяжелело и ощутимо давило на плечи, холод подбирался к мясу на костях, и он сказал себе: «Какая разница?». И понял, что это станет его девизом на оставшуюся жизнь.

Ничто больше не имело особого значения. Могло случиться что угодно. Могло быть хуже. И, наверное, будет хуже. Но недолго.

И в этом он находил единственное доступное ему утешение.


* * *

Лазарь действительно получил обещанный кофе в небьющейся кружке, притом отлично сваренный – крепчайший и почти обжигающий. Он не стал спрашивать, откуда такой взялся. В салоне было тепло; по радио передавали что-то карибское. Он с удобством расположился на просторном диване. Такси плавно катилось сквозь дождь. Размываемый водой город скользил мимо, словно ненавязчивый сон.

В какой-то момент Лазарь обнаружил, что боль уже не напоминает о своем приближении ударами колокола, от которых череп наполнялся тяжелым гулом. Возможно, дело было в кофе. Пользуясь дарованной передышкой, он искоса поглядывал на парня, сидевшего слева. Смуглая кожа, крупный заостренный нос, темные блестящие волосы. Ногти на руках длинные, изогнутые и почти синие. Правое запястье охвачено серебряным браслетом с надписью на незнакомом Лазарю языке. Он даже вряд ли сумел бы сказать, что это за алфавит. Красивая штука и на вид очень старая.

Они проезжали по улицам с оживленным движением, миновали не один десяток перекрестков, и все это время таксист сидел, уставившись прямо перед собой. Двигались только руки. Наконец до Лазаря дошло то, что более наблюдательный или менее равнодушный к чужим странностям человек понял бы давно: за рулем «чекера» находился слепой.

Поскольку тот до сих пор неплохо справлялся с вождением, сделанное открытие не слишком обеспокоило Лазаря. Вернее, он осознавал, что если у него и появилась новая проблема, то во всяком случае не связанная с возможной аварийной ситуацией на дороге. Такие вещи были хороши тем, что иногда заслоняли собой неизлечимую болезнь и назначенную смерть.

Лазарь не утруждал себя размышлениями о том, чем природа снабдила парня в виде компенсации. И даже если все это – галлюцинация, он собирался и дальше следовать внутренней логике иллюзии, пока она избавляла его от приступов жутчайшей боли.

Такси остановилось в пробке на узкой улице с односторонним движением. Они въехали в район старого города, и «чекеру» тут было особенно тесно. В салоне стало душновато, Лазарь опустил стекло, но уличный шум быстро надоел ему. Покопавшись в своих ощущениях, он пришел к выводу, что предпочел бы напиваться не в одиночестве. Перебрав приятелей и бывших женщин, он по тем или иным причинам отбросил все кандидатуры до единой. Ему не с кем было разделить беду. Честно говоря, он этого и не хотел. Мысли плавно перетекли на другое: что станет с его трупом? Он слабо представлял себе, кто окажет ему последнюю услугу и займется похоронами – пусть даже за его счет. Завещать тело какому-нибудь заведению, чтобы в его внутренностях копались студенты-недоучки и устраивали розыгрыши, используя его отрезанный член? Нет уж, увольте. Если бы все зависело от него, он выбрал бы смерть где-нибудь в овраге, подальше от людских глаз. Но от него зависело далеко не все. И даже эти рассуждения годились до тех пор, пока он мог передвигаться самостоятельно. Он не хотел никого раздражать, создавать проблемы, не хотел, чтобы его проклинали или жалели. Почему-то у слонов хватает силы и достоинства вовремя уйти из стада, чтобы умереть в одиночестве…

Тут он заметил, что водитель кружит по улицам, словно давая ему возможность определиться с планами на вечер. Вежливый парень.

– Так кто там жаждал меня видеть?

– Не видеть. Поговорить.

– Ладно, поговорить.

– Хозяин.

– Твой?

– И твой тоже.

– У меня нет хозяина.

Если ухмылка могла быть одновременно скептической и безмерно снисходительной, то таксист продемонстрировал Лазарю именно такую.

– Ты действительно в это веришь?

– Напомни, как его зовут.

– Достаточно того, что хозяин знает твое имя.

– Значит, так. Сейчас я буду пить. Много и долго. Ты можешь ждать, а можешь проваливать. В любом случае сегодня мне не до бесед с твоим хозяином.

– Твои желания не имеют значения. Хозяин встретит тебя, куда бы ты ни пошел.

– Ого. Ты, случаем, не из секретной службы?

– Это было бы слишком просто, правда? И еще одно: не льсти себе, Лазарь. Не ты нужен хозяину; хозяин нужен тебе.

– Да плевать мне на него и на тебя тоже, – бросил Лазарь, раздражаясь. – Останови-ка тут.

Он ожидал, что не отделается так сразу, однако таксист без возражений припарковался, едва втиснув «чекер» между темным фургоном с надписью «Маканда. Агропромышленный концерн. Фрукты, мясопродукты, удобрения» и серебристой легковушкой, на зеркале заднего вида которой болталась игрушечная розовая свинья.

– Сколько с меня? – буркнул Лазарь, шаря взглядом по салону в поисках счетчика.

– Ты за все заплатишь потом, – сказал таксист без тени угрозы. Это была простая констатация факта.

Тем лучше. Для Лазаря слово «потом» приобрело смысл пожизненной льготы. Он выбрался на тротуар и поспешил под навес над входом в ближайший магазин. Дождь по-прежнему лил так, словно кто-то на небесах решил выплакаться на десяток лет вперед. В магазин он заходить не стал, а направился к вывеске «Луна и грош», которую завидел издалека.

Внутри у него было черно и пусто. Требовалось заполнить чем-нибудь эту раскаленную тьму, чтобы еще хотя бы раз почувствовать себя живым. Пока же он ощущал себя выгоревшим изнутри манекеном, который двигается то ли по недоразумению, то ли по непонятной прихоти судьбы.