Скворцов хотел сказать, что надо заявить протест, что это провокация, международный скандал, но, подумав, промолчал. Однако капитан снова прочитал его мысли:

– У нас потерь нет, и ладно. Начальству, конечно, доложим, но, думаю, до протестов дело не дойдёт. Какие протесты? У нас же с ними дружба. ДРУЖ-БА, лейтенант!

На рассвете солдаты из боевого охранения нашли чернокожий труп в форме рядового сомалийской армии. Ни оружия, ни документов при нём не было. Наша пуля пробила ему живот, а своя – затылок.

«Социализм хаять может только тот, кто ужасов капитализма не видел. Звериного его оскала», – подумал лейтенант. И снова погладил карман, в котором лежал партбилет.



2. Сомали, Бербера, 26 февраля 1975 года.

«Если воду не пить – во рту сушняк. И сам как вобла. А попьёшь – так сразу липким потом покроешься… вот и выбирай… Господи, когда же эта долбаная жара прекратится?»

В кунге зазвонил полевой телефон. Скворцов снял трубку:

– лейтенант Скворцов на связи… ясно, товарищ полковник. Есть!

Через полчаса, когда Скворцов увидел в окошко приближающуюся тучу пыли, он, хитро улыбнувшись, расстегнул пуговицу и выскочил наружу. Подбежал к «Уазику» и бодро крикнул:

– Здравия желаю, товарищ майор!

– Здравствуй, лейтенант. Станция на ходу?

– Так точно!

– Мне нужно десять минут. И чтобы никто не сунулся. Ни ты, никто.

– Ясно, товарищ майор!

– Лейтенант!

– Я!

– Застебнись!

Внутренне расхохотавшись, Скворцов крикнул:

– Есть!

Держа в руке саквояж, майор забрался по лесенке в кунг.

Захлопнув дверь, настроил передатчик на секретную частоту, вынул из саквояжа шифровальную машину, подключил её кабель к разъему передатчика. Набрал комбинацию цифр. Глядя на часы, нащупал тангенту[17 - Переключатель прием-передача.]. Когда секундная стрелка допрыгала до двенадцати, нажал тугой рычажок.



…Ящерица ловила пустынных муравьев возле кустов с бугристыми прутиками. Охотница не видела рогатую гадюку, которая, замерев, следила за ней, иногда выбрасывая раздвоенный язык. Когда ящерица была почти на расстоянии змеиного броска, земля вздрогнула, выбросив облачко пыли; испуганная ящерка молнией метнулась в сторону и мгновенно зарылась в горячий песок. То же самое сделала и гадюка.

Взрыв тротила, ударивший снизу вверх, превратил внутренность чёрного цилиндра в крошево из керамики, кремния и серебра. Сверху вниз потекла серная кислота из разбитого аккумулятора. Жизнь ящерицы была спасена. И не только её одной. С этого дня жестокая засуха пошла на убыль.

Дружба? Дружба!



3. Найроби, Кения, посольство США, декабрь 1977 года.

Консул отдела Сомали Грэхем Моттрем подошел к окну, ближе к прохладному дыханию кондиционера:

– Теперь послушайте меня, Гудхарт. Да, я помню ваш доклад семьдесят пятого года. Но тогда мы должны были в первую очередь отслеживать поставки советского оружия в Сомали и Эфиопию, а не гоняться за какой-то маленькой безоружной колонной.

– Военной колонной, сэр…

– Ха! У русских всё военное…

– Но мы тогда могли бы… сэр, я хотел сказать… если бы самолет продолжил наблюдение той ночью…

– Я не командую «Виджилентами»! А у командира авианосца были задачи поважней… И у него не так много палубных разведчиков. Ракеты, Гудхарт. Русские крылатые ракеты. Вот что мы искали. Это была реальная угроза, безо всякой мистики.

Несколько секунд Моттрем молчал, пристально глядя на молодого человека. Вздохнув, сказал:

– Хорошо. Ваше упорство достойно похвалы. Так что же нового у вас с тех пор появилось?

– Данные спутниковой разведки. Их нелегко было разыскать… Снимки в тепловом диапазоне показывают, что в одном из грузовиков находился очень холодный предмет. Учитывая, что он наверняка был хорошо упакован, его температура была сравнима с испаряющимся жидким азотом. На следующий день, когда колонна пошла назад, предмета не было.

– Ну и что? Допустим, это был дырявый дьюар с азотом. Утечку засёк спутник. А они повернули назад, не выполнив задачу. Или выполнив её. Мало ли что они там хотели…

– А как же засуха, сэр?

– Что – засуха? Засуха на Африканском Роге – обычное дело.

– Таких не было лет пятьдесят. Погибло двадцать тысяч человек и…

Консул щелкнул пальцами:

– И вы туда же, Гудхарт! Двадцать тысяч, двадцать тысяч… нам со всех сторон долбят про эти двадцать тысяч! До сих пор упрекают… нет, обвиняют в том, что мы их не спасли. Да кто их там считает, кочевников этих? Никто толком не знает, каково вообще население Сомали… Так, разные прикидки… Даже если их полегло двести тысяч, нам-то что с того? Или мы в ответе за африканскую погоду? Кстати, Советы очень активно спасали пострадавших. Самолетами вывозили. А знаете, почему? У них, в отличие от нас, не было выбора. В любом случае – они засуху устроили или нет. Потому что это они вляпались в сомалийское дерьмо, а не мы…

– Мистер Моттрем, возможно, мы прозевали боевое испытание климатического оружия. Ведь у русских и свои пустыни есть. Кара-кум, Кзыл-кум… Но они не стали испытывать систему на родине, а уехали подальше… Это говорит о том, что результат мог быть непредсказуемым. Или куда более эффективным. Сэр, вы только что сказали о двухстах тысячах. Такие потери в советской Средней Азии скрыть было бы невозможно. А тут, как вы и сказали, – никто не считает.

Консул вскинул глаза:

– Прозевали, говорите? Тогда уж не мы, а вы, Гудхарт. Это ваша обязанность – добывать информацию. Впрочем, расслабьтесь. Ведь у вас ничего нет…

– Пока нет, сэр. Но возможность не исключена. Один известный сомалиец тогда сказал, что русские зарыли в пустыне своё холодное сердце. И что теперь его землю ждут холода и снег. Погоду он предсказал с точностью до наоборот, но насчет «зарыли», думаю, угадал.

– И кто же этот умник?

– Его зовут Раймонд Джатау. Он весьма уважаемый…

– Колдун. Ха! И его слова я должен повторить в Лэнгли[18 - Лэнгли – штаб-квартира ЦРУ (прим. авт.)]? Чтобы меня подняли насмех?

– Сэр, но сомалийцы разорвали договор[19 - Советско-сомалийский Договор о дружбе и сотрудничестве был разорван в ноябре 1977 года по инициативе сомалийской стороны (прим. авт.)] и выгоняют русских…

– Разорвали. И выгоняют. Но не из-за ваших мифических испытаний. Просто Советы делали хороший бизнес при плохой политике. Если продаёшь оружие сразу двум беспокойным соседям, будь готов к тому, что один из них нападёт на другого. С кем тогда дружить? Леонид Брежнев был другом Сиада Барре… И вмиг стал его врагом[20 - Армия Сомали в 1977 году неожиданно напала на Эфиопию. СССР вынужден был выбирать сторону конфликта, и была выбрана пострадавшая сторона (прим. авт.)]. Вот вам и причина.

– Кто знает, сэр, кого больше слушает президент Барре – колдунов или политиков… Важно, что объект остался на территории Сомали. Господин консул, теперь, когда Советы оттуда уберутся, мы могли бы покопаться на плато, там, где ночевала русская колонна. Возле посёлка Бохотлем…

Консул снял очки, протёр стёкла замшевой тряпочкой, вздохнул.

– Так вот зачем вы пришли… Чтобы копаться в чужой стране, агент Гудхарт, надо в ней официально присутствовать. Русские уйдут – придем мы. Либо сами, либо в составе сил ООН. Вопрос – когда… Но так или иначе, для поиска необходимы веские причины. Настолько веские, чтобы в Лэнгли санкционировали операцию. Не так всё просто. Нужны люди, транспорт, оборудование… Ищите причины, Гудхарт! Разумеется, не в ущерб текущим делам. Я больше вас не задерживаю…

Зазвонил телефон. Консул снял трубку.

Ник Гудхарт осторожно закрыл за собой дверь и спустился в бар. Взяв апельсиновый сок, сел за столик у окна.

«Старик, конечно, прав. Пока нет возможности покопаться… в этой пороховой бочке. Сомалийцы дерутся с эфиопами. Мы следим за действиями Советов, а весь мир следит за нами… Русским повезло – здесь так мало журналистов, а те, что есть, настолько ленивы, что удалось незаметно провернуть такое крупное дело. Если бы колонну не засёк самолёт, и мы бы ничего не знали.

Но у меня появился карьерный шанс, да еще какой! С чего начать? Пожалуй, с карт погоды. Пора навестить наших красавиц».

Допив сок одним глотком, Ник Гудхарт положил монету на стол и вышел из бара. Поднявшись на лифте, он прошел по коридору и остановился у двери с табличкой «Телетайп». Прислушался – тихо. Звукоизоляция заглушала треск аппаратов. Ник сунул голову в шумный кабинет:

– Привет, девочки!

– Привет, Ник! Клэр, ты посмотри, кто пришел! Ник Гудхарт собственной персоной! Не иначе как хочет пригласить нас на ужин. Или ему что-то от нас нужно?

– Ужин – это здорово, – парировал Ник, – особенно тот, что плавно переходит в завтрак.

– Клэр, как тебе это нравится? Ты слышишь, что говорит этот пройдоха?

– Дороти, да не трещи ты… дай закончить.

– Молчу, молчу. Ник, не стой в дверях, зайди!

Клэр перестала стучать по клавишам и сказала деревянным голосом:

– Здравствуйте, мистер Гудхарт. Слушаю вас.

– Ах, вот как, – Ник сделал серьезное лицо, – тогда я… я официально приглашаю вас, мисс Клэр, и – он повернулся к Дороти, – и вас, мисс Дороти, сегодня на ужин.

– А на завтрак, Ник, на завтрак кого? – спросила Дороти, делая глазки.

Гудхарт смутился. Он всегда смущался в присутствии Клэр, и ей это нравилось. Девушки рассмеялись. Клэр спросила:

– Ладно, Ник. Так что тебе нужно?

– Карты погоды Африканского Рога. С октября семьдесят четвертого по апрель семьдесят пятого.

– Двухлетней давности? Ужином ты не отделаешься! И завтраком тоже!

– Клэр, для тебя я готов на всё!

– Я запомню это, Ник!

Факсимильный аппарат попискивал верных два часа. Из его горячего нутра один за другим выползали большие полупрозрачные листы. Гудхарт сидел рядом с аппаратом, сворачивал карты в рулоны и болтал с девушками. Две красавицы время от времени поглядывали друг на друга и загадочно хихикали. Наконец, прижимая к себе поленницу из рулонов факсимильной бумаги, Ник напомнил девушкам время ужина и отправился домой; благо, тут, в посольстве, всё рядом. Войдя в своё жилище, агент бросил карты на диван, глянул на часы.

«До ужина еще есть время. Посмотрим, что тут у нас… Клэр что-то не в духе. Неужто до сих пор обижается? Я тогда всего лишь пошутил. Правда, неудачно. Дороти – просто душка. А Клэр… Клэр…»

Ник вздохнул и сбросил пиджак. Стянул надоевший галстук. Взял первый попавшийся рулон и расстелил его на столе. Прижал уголки книгами. Долго смотрел на бледный контур Африканского Рога, усеянный слепыми кружочками населенных пунктов. Дивился на жирные змеи изотерм и изобар[21 - Линии одинаковой температуры и давления воздуха (прим. авт.)] с нанесенными в их разрывах цифрами.

«Белиберда какая-то. Тут спец нужен. Метеоролог. Или аналитик. А лучше всего – оба».

Зазвонил телефон. Ник привычным движением снял трубку:

– Агент Гудхарт. Слушаю.

Бархатный голосок Клэр проворковал:

– Ник, мы забыли тебя предупредить: факсимильная бумага сильно пачкается.

Агент положил трубку и посмотрел на руки. Ладони выглядели так, будто он вернулся с разгрузки угля. Ник бросился к зеркалу. На носу и левой щеке, которой касались карты, красовались чёрно-синие пятна. Обшивка дивана под рулонами напоминала зебру. Но больше всего досталось светлому пиджаку и белой рубашке

– Вот чёртовы куклы, – сказал он вслух, – теперь до ужина успеть бы отмыться… ладно, Клэрочка, пусть будет один-один…

И неожиданно для себя расхохотался.

Назавтра агент Гудхарт, надев старый халат и взятые у девушек перчатки, погрузился в изучение карт. Весь вечер водил пальцем по изотермам и изобарам – ничего не придумалось. Но Ник был твердо уверен: в этих змеевидных линиях и циферках на химической бумаге скрывается его будущий успех. Надо всего лишь извлечь его оттуда.

Сняв рулон со стола, агент сбросил перчатки и вынул из холодильника банку «Кока-колы». Сел на зачехленный диван, прислонил затекшую спину. С удовольствием глотнул холодную жидкость.

«Карты погоды секрета не составляют. Это открытая информация. Другое дело – я. Если агент CIA[22 - ЦРУ (прим. авт.)] интересуется картами погоды, значит, в них что-то есть. Но ведь Люсьен не знает, что я – агент. Для него я работник дипмиссии. Зато я знаю, кто он. Если есть в Африке метеоролог и аналитик в одном флаконе, то это Люсьен Дорэ. И никто больше».

Гудхарт отхлебнул из банки.

«Чёртова проблема в том, что Люсьен – французский гражданин, и я обязан доложить об этом контакте. Но ведь консул дал мне карт-бланш лишь на неофициальное расследование. Он ясно сказал – не в ущерб текущим делам. Сделаю так: после того, как загадка будет решена, напишу официальный отчет с упоминанием француза. Если Лю разгадает эти ребусы, надеюсь, взысканий не будет – победителя не судят! А если я заикнусь о контакте, и шеф запретит встречу, придется всё надолго отложить. Как минимум, до возвращения в Штаты. Потому что здесь я других помощников не найду. Рискнуть?».

Гудхарт сидел на диване, медленно допивая «колу».

«Штаты, Штаты… Где ты, родная Айова? Интересно, когда кончается контракт Клэр? Вот бы вместе с ней на самолёт и домой…»

Гудхарт поставил банку на пол и потянулся к телефону. В доме на Барклай-Плаза раздался звонок.

– Привет, Люсьен, – сказал Ник.

– Гудхарт, ты? Здравствуй!

– Надо поговорить, Люсьен, – по-французски сказал Гудхарт.

– Говори! Только по-английски. Я тебя по-английски лучше понимаю.

– Ну, спасибо, друг. Я-то думал, что знаю ваш язык. Давай встретимся.

– Сейчас – нет. Поздно уже.

– Завтра вечером?

– Есть один ресторанчик в районе Аппер Хилл. Называется «Кариба».



4. Найроби, район Аппер Хилл, декабрь 1977 года.

Следующим вечером Гудхарт надел джинсы, пеструю рубаху и поехал по шумным улицам Найроби.

Люсьен сидел за барной стойкой, помешивая соломинкой коктейль. Старые приятели пожали друг другу руки, хлопнули по плечам. Сели за столик.

– Люсьен, у меня к тебе маленькое дело.

– Если говорят: «маленькое» – оплаты не жди… ха-ха…

Подошла официантка, приняла заказ. Люсьен проводил взглядом девушку:

– Хороша…

– Ты что, западаешь на местных?

– Ник, – серьезно сказал бывалый ловелас, – чёрные девушки от белых только снаружи отличаются. Внутри они, поверь, точно такие же. А уж техникой владеют – куда там нашим… Так что за маленькое дело?

– Есть ворох метеокарт. Нужно в них найти… толком не знаю, что.

– Люблю сложные задачки. Какой район?

– Рог. Два года назад.

– Засуха? И что же с ней не так?

– Вот это ты и выясни. А сейчас давай поедим. Вон и красавица твоя плывёт.

– Жаль, очень жаль, – мечтательно произнес француз.

– Что – жаль?

– Да то, что не моя она… ха-ха…спасибо, мадемуазель…

Через несколько минут Ник сказал:

– Слушай, Лю, а здесь готовят очень даже неплохо.

– Ну да. Не Париж, но прилично. Я не приглашу в плохое место.

– Кстати, насчет места… ты не можешь заниматься с картами у меня. Надо бы для этого подыскать логово. Карты большие и…

– И сильно пачкаются.

– Не то слово! Я всю квартиру перемазал, костюм испортил. Черт бы её побрал, химию эту…

– Зато теперь ты знаешь, как нелегка жизнь синоптика.

– Так что насчет логова?

– Дружище! Неужели ты думаешь, что у меня нет в городе уединенных гнездышек? – Люсьен наклонился к уху Ника, – да у меня их больше, чем звезд на вашем флаге… ха-ха… А вот со временем туговато. Через неделю еду в Момбасу, а там на теплоход, и ту-ту! Прощай, Африка! Успеем?

– Мне не нужны подробности. Скажи одно: отличается ли ЭТА засуха от прочих. Да или нет.


* * *

– Однако есть над чем помозговать, – Люсьен посмотрел на ворох карт, – Для начала разложим их по датам. Давай первую!

– Держи. Двадцатое октября.

– Есть. Давай следующую.

– Подожди… они все перепутались… вот. Двадцать первое число.

Когда карты были разложены, Люсьен взглянул на часы и сказал:

– Всё, Ник. Дальше начинается умственная работа, требующая строгого уединения. Я тебе позвоню.

– Хорошо, Люсьен. Буду ждать.

Ник вышел на улицу, сел в свой «форд». Он видел, как в подъезд впорхнула темнокожая девушка. Агент улыбнулся и завел мотор.

Гудхарт приехал в «логово» через четыре дня. С порога спросил:

– Ну, что, да или нет?

– Ник, в моём деле «да» и «нет» гуляют по шкале вероятности от нуля до единицы. А при нуле целых пяти десятых «да» и «нет» означают ровно одно и то же. Мы не говорим – будет дождь или не будет. Мы сообщаем вероятность дождя. Брать зонтик или нет – каждый решает сам. Люди, которые этого не понимают, считают нас вечными вралями, а то и шарлатанами. Это обидно, ведь с вероятностью прогноза мы никогда не ошибаемся! Ну да ладно. Смотри сюда. Француз показал Гудхарту блокнот с колонками цифр.

– Слушай, я в этом ничего…

– Тут и не нужно ничего. Что происходит в начале засухи?

– Ну… повышение температуры.

– Правильно. Вот списки температур в разных точках Рога. Температура на местности не бывает везде одинаковой. Между любыми удаленными точками всегда есть разница. Её порождают ветра, горы, близость моря, влажность воздуха и так далее. А где разница – там и градиент. Это вектор, показывающий направление и разницу температур на единицу расстояния. Например, на север – градус на десять миль. Это нормальный температурный градиент. Перед началом засухи примерно так и было. Усекаешь?

– Почти.

Из открытого окна доносился уличный шум. Гудхарт закрыл окно. Стало тихо.

– Это ты зря – душно здесь. Ну да ладно. Едем дальше. Температура воздуха повышается, достигает максимума, некоторое время держится на нём, а потом медленно снижается.

Люсьен провел карандашом по бумаге.

– Примерно так. Вот температурный профиль нашей засухи. Абсолютно нормальный. И по всему компасу есть градиенты температуры. Тоже нормальные. С октября по самый март. Я проверил больше трёх сотен точек. Для очистки совести. Ведь эти карты два года назад уже были в нашем бюро погоды. Я и тогда ничего особенного в них не заметил.

– Значит, твой вердикт – нет?

– Не спеши, Ник. Я не зря корпел здесь без сна и отдыха… ха-ха. Слушай дальше. Повышается температура тоже неравномерно. Где на градус в сутки, где на полтора. Усекаешь?