Это вызывает бурную реакцию. Около половины собравшихся – арендаторы: плетельщики сетей, резчики по камню, охотники. Ремесленникам по душе мысль получать улов за просто так, и они шумно поддерживают Гребнеспина. Охотники сами не прочь поставить сети над частными владениями, ни с кем не делясь, так что ведут себя потише. Землевладельцам идея не нравится в принципе, и они об этом говорят. Подмастерья шумят ради шума, надеясь, что разразится драка.

Широкохвост недоволен затеей Гребнеспина сильнее многих других. Песчаный Склон расположен на верхней окраине поселения, открыт всем холодным течениям, и поток в его трубах прохладен и слаб. На земле выживают только медленно растущие виды вроде отросточника и жгутоцвета, и бусин за них дают мало. Почти половину дохода Широкохвоста составляет улов, и он только что установил три дорогие высокие сети.

Он ждет, пока уляжется шум, и высказывается прежде, чем Гребнеспин успевает продолжить:

– Как насчет того, чтобы обязать землевладельцев платить ренту за право установки сетей? Например, восьмую часть улова.

Кому-то идея приходится по душе, но большинство землевладельцев настаивают, чтобы им не мешали ставить на своей земле все, что они хотят, и есть все, что поймают. Охотникам мысль о ренте не нравится – от нее клешней подать до введения сборов на улов в открытой воде, чему они противятся почти на каждом собрании.

Гребнеспин тоже против:

– Если позволить землевладельцам брать в аренду общие воды, те больше не будут общими. Правами улова начнут торговать направо и налево, покупать, продавать и перезакладывать. Вода из общей станет собственностью крупнейших землевладельцев. Я уже вижу общие воды, запруженные сетями, где никто не сможет спокойно плавать.

Теперь охотники расходятся окончательно. Они против всего, что могло бы прорвать трал или запутать оттяжку. А никому из арендаторов не улыбается мысль сделать землевладельцев еще богаче. Широкохвоста моментально оглушают несколькими яростными сигналами. Когда к нему возвращается слух, Гребнеспин уже призывает к голосованию.

Борьба нешуточная. Арендаторы, конечно, поддерживают Гребнеспина. Многие готовы проголосовать за все, что он предложит, как по команде. Нехотя присоединяются и охотники – выступление Широкохвоста убеждает их, что выбирать приходится между общественными сетями и путаницей частных, а от общественных они хотя бы будут получать часть добычи.

После голосуют землевладельцы. Каждый имеет один голос как житель поселения и дополнительные голоса – в зависимости от потоковых прав. У Широкохвоста дополнительно только полголоса, его доля в потоке слишком мала. Но у крупных собственников, таких как Плоскогруд 6-й со Стороны Источника, их до шести. Объединившись, землевладельцы получают решающий перевес и, как правило, могут протолкнуть любое решение, но сейчас они разобщены. Богатых хозяев огромных поместий не особо заботит улов, зато им по нраву идея кормить арендаторов и подмастерьев безо всяких затрат для себя. Кое-кто заодно хочет уверить мастеровых и охотников, что не притязает на общие воды. Мелким собственникам, таким как Широкохвост, план Гребнеспина поперек горла, но голосов у них недостаточно. В конце концов решение проходит с минимальным отрывом.

Следующей выступает Семиножка 26-я с Арочного Камня, предлагает перераспределить потоковые права в зависимости от напора, а не размера трубы. Она говорит об этом на каждом собрании, но ее доводы «за» настолько сложны, что до сих пор никто не может понять, есть ли в идее хоть какой-нибудь смысл. Широкохвост слишком зол, чтобы стоять и спокойно слушать, так что он пробирается к выходу, яростно сигналя взрослым односельчанам, мешающим ему пройти, и отпихивая подмастерьев.

Тишина снаружи оглушает, будто он полностью потерял слух. Какая-то мелюзга спит, свернувшись прямо на дорожке, и Широкохвост отпинывает личинок прочь с совершенно ненужной силой.

Он устал и голоден, а еще предстоит навести порядок в доме, и, чтобы оставаться на ногах, ему не помешала бы парочка «жал». Крупноголовка 34-я со Съестного Дома продает «жала» и не задает лишних вопросов. Ее лавка – через дорогу от дома собраний, на крохотном клочке земли без каких-либо потоковых прав. Передняя часть лавки, по сути, стоит на общей земле, только кухня и личные комнаты Крупноголовки заходят за граничные камни.

Широкохвост пролезает внутрь и стучит по раковине у двери, чтобы вызвать хозяйку. Та появляется сразу же и проверяет комнату эхосигналом.

– Широкохвост? Что собрание, закончилось?

– Осмысленная часть – да. Утвердили дурацкий план Гребнеспина по запрету высоких сетей. А мне нужны стимуляторы.

Крупноголовка приносит ему пару «жал», и Широкохвост кормовыми усиками распечатывает острый конец одного из них.

Легкая боль – и затем приятное покалывание, по мере того как нейротоксин растекается по организму. Он расслабляет напряженные мускулы, придает бодрости. Широкохвост распечатывает второе «жало» и смакует ощущения, затем просит еще одну пару.

После полудюжины «жал» звук собственного пульса почти оглушает. Широкохвост неуклюже роется в сумке одной из ног и с трудом выуживает три бусины. Заплатив Крупноголовке, он неторопливо ползет домой, стараясь двигаться как можно плавнее, но, разумеется, ослабевшие ноги подводят на каждом шагу.

Судя по звукам, из дома собраний начинают расходиться. Широкохвост не задерживается, он устал и голоден, не хочет ни с кем говорить.

Ему почти удается добраться до дома. Широкохвост беспрепятственно пересекает пограничные камни и движется к двери, когда его настигает громкий сигнал, от которого едва не раскалывается панцирь. На общей дорожке за границей поместья стоит Гребнеспин.

– Широкохвост! Сюда!

– Что тебе?

– Я разочарован. Как правило, ты голосуешь в мою пользу.

– Как правило, у тебя хорошие идеи. Теперешняя ужасна. Мне нужны мои высокие сети.

– Но ты получишь долю в общей добыче! Сможешь посвятить свое время другим занятиям и не останешься голоден!

– От собственных сетей я получаю больше. Мелюзга, запутывающая невод, многого не наловит. Они разбегутся или сами сожрут улов.

– Можем поставить кого-нибудь присматривать за ними.

– Этому «кому-то» надо платить. Дороговато, на мой взгляд.

– Ты слишком скуп, Широкохвост.

– Я скуп потому, что у меня холодный и неплодородный участок. Я не могу тратить время и средства на завоевание дружбы арендаторов или подмастерьев!

– Это полезные друзья. Они уравновешивают власть крупных собственников.

– А мелкие собственники вроде меня оказываются в жерновах между теми и другими.

– Это потому, что тебя некому защитить. Если б ты был моим другом, я помог бы отстаивать твои интересы. И мои друзья тоже.

– Отбирая у меня сети? Хватит, Гребнеспин! Мне нужно поесть и поспать.

Гребнеспин придвигается ближе, щелкает тише.

– Я готовлю новое предложение к следующему собранию. Оно повлечет за собой большие перемены. Поддержишь меня – сможешь урвать себе кое-что, может, даже больше потоковых прав.

– Я не собираюсь ничего урывать. Я хочу лишь спокойно пользоваться тем, что у меня есть, и чтобы меня оставили в покое.

– Ты глуп, Широкохвост. Говорят, в Бесконечном Изобилии ты самый умный, но ты только и делаешь, что попусту тратишь время на древние камни и полустершуюся резьбу. У землевладельца должны быть занятия попрактичнее. Политика, например.

– Уйди с моей земли! – сигналит Широкохвост. Его уже тошнит от щедрых обещаний и грандиозных схем, он хочет войти в свой дом и перед сном пропустить между усиков хорошую книгу.

– Не стоит говорить со мной так.

– Вон!

Гребнеспин шагает вперед, за пограничные камни, поднимает клешню – и в измученном, затуманенном «жалами» сознании Широкохвоста взвивается древний инстинкт. Захватчик на моей территории! Он кидается на Гребнеспина и что есть силы толкает его. Гребнеспин складывает клешни и толкает в ответ. Мгновение или два они пытаются оттеснить друг друга, взрывая ногами дорожку в поисках опоры.

Затем один из усиков Широкохвоста попадает в клешню Гребнеспина – щелчок, и пара верхних сегментов оказывается отсечена. Боль окончательно лишает разума. Широкохвост вскидывает одну из клешней и опускает ее острием позади головного щитка Гребнеспина. Тот не ждет удара, а между участками панциря на голове и спине в этот миг есть просвет. Конец клешни аккуратно взрезает мягкую кожу и глубоко вонзается в плоть под ней.

Оба на мгновение застывают. Широкохвост в ужасе от произошедшего. Гребнеспин бешено водит усиками, но его тело остается неподвижным. Затем Широкохвост выдергивает клешню, и его противник падает замертво.

– Гребнеспин! – сигналит Широкохвост, пытаясь заставить его подняться, но из раны позади головного щитка телесная жидкость хлещет как из источника, а сам Гребнеспин не двигается.

Широкохвост отступает на шаг, во что-то врезается. Это один из пограничных камней. Широкохвост ошалело вслушивается, пытаясь прийти в себя, и новое открытие потрясает его. Тело Гребнеспина – на общей земле, похоже, во время драки они вышли за пределы владений. И если смерть чужака на частной земле – личное дело хозяина, на общей это убийство.

Широкохвост не знает, что делать. Зато знает его тело. Уже слишком долго он не ест и не спит, а после схватки и последних сил не остается. Шатаясь, он проходит мимо пограничных камней на свою территорию и лишается чувств.


* * *

По некоему безмолвному соглашению Роб берет на себя обслуживание дронов и сенсорного оборудования. С Сергеем они общаются, оставляя восковым карандашом записки на двери мастерской. Что до работы оператора, с тех пор как Анри полностью монополизировал его услуги, остальные привыкли вести съемку и обрабатывать изображения самостоятельно.

На пятый день после возвращения к работе Роб стал находить человечков. Первый стоял на скамейке в мастерской: маленькая фигурка из ваты и скотча, пушистая ладонь поднята в приветственном жесте. Роб решил, что Сергей собрал его от нечего делать и, когда закончил работу, оставил фигурку на полке. На следующий день их оказалось уже два: девочка из теста сидела на микроволновке в камбузе, а проволочный танцор балансировал посередине стола, за которым Роб обычно ужинал.

Роб потратил полчаса, чтобы обойти «Хитоде» и проверить, не охватило ли ее обитателей новое повальное увлечение. Может, теперь все делали фигурки, чтобы занять время или украсить станцию? Но других человечков не нашел. В своей каюте во время дневной вахты он пролежал пару часов без сна, снова чувствуя себя четырнадцатилетним и пытаясь понять, не были ли фигурки частью общего злобного плана посмеяться над ним.

На третью ночь их было уже полдюжины. Одна, из обрезков пластика, сидела на раковине в ближайшем туалете, у его каюты во втором блоке. Вторая был в камбузе – ее свернули из листа нори. Третья – вылепленная из герметика – примостилась на спинке стула в мастерской. Еще одна – оригами из фольги – лежала в ящике с инструментами. И проволочный ангел висел над люком во второй блок, где Роб не мог его не заметить, возвращаясь к себе в каюту. Шестой человечек сидел на его подушке. Это была девочка из ватных шариков и фольги: пушистые волосы покрашены в черный, а на маленьком хлопковом лице – крошечная улыбка. Она держала сложенную записку: «Может, позавтракаем в 22:00?»

Роб не умел делать фигурки, но неплохо рисовал от руки. Он пожертвовал страницей из своего дневника и набросал шарж на себя в окружении человечков. Подпись гласила: «Договорились». Повесил рисунок на дверь и лег спать.

Станция жила по 24-часовому расписанию, и для простоты день отсчитывали с начала первой вахты. Так что в 22:00 до подъема даже самых ранних пташек оставался час. В 21:30 Роб закончил налаживать гибкое соединение в одном из дронов и следующие полчаса слонялся, не зная, чем заняться. Отправиться на встречу с таинственным незнакомцем? Принять душ и переодеться?

К 21:45 Роб решил не отступать и встретить таинственного корреспондента лицом к лицу, кем бы он ни оказался. Если кто-то столь изощренно решил макнуть его в дерьмо из-за смерти Анри, то он был полной задницей, и ему следовало сказать об этом прямо в глаза.

В 21:50 Роб весь на нервах сидел в камбузе, думая, не были ли человечки дурацкой шуткой. Но ровно в 22:00 появилась Алисия Неогри и щелкнула выключателем.

– Почему ты сидишь в темноте? – спросила она.

– О, я…

– Залег в засаде, чтобы подсмотреть, кто придет? – Она поставила на стол человечка, сделанного из пластиковых трубочек. – Что у нас на завтрак?

Решение, что приготовить, на «Хитоде» всегда давалось нелегко. Для команды ученых, выросших в мире сельскохозяйственного перепроизводства, где даже самые редкие ингредиенты были доступны на любом рынке, скудный выбор гидропонной фермы казался практически невыносимым. В итоге каждый привозил собственные припасы, и натуральный обмен становился образом жизни.

Роб, будучи американцем, потратил большую часть разрешенных десяти килограммов на сахар и кофеин, а потом вдруг в деталях вспомнил, как ходил еще мальчишкой в поход с кузенами и ел там яичницу, и потому ни с того ни с сего взял сто граммов яичного порошка.

– У меня еще остался яичный порошок. Можем сделать болтунью.

– А может, омлет? У меня есть сыр, а тут завалялось несколько свежих грибов, – увидев лицо Роба, Алисия рассмеялась. – Готовку беру на себя.

Пока Роб тер сыр и резал грибы, она капнула на сковороду немного синтетического масла и нагрела ее.

Повара на Ильматар быстро забывали о старых привычках. Огромное давление на дне океана сказывалось во всем. Вода не кипела, пока не нагревалась до температуры, достаточной, чтобы расплавить олово, хлеб не поднимался, а продукты вроде риса и макарон варились сами при комнатной температуре. К тому же сказывался ограниченный набор продуктов. Гидропонный огород производил разнообразную зелень, помидоры, картошку и соевые бобы, но никаких зерновых. На станции были креветки и кое-какие виды моллюсков, но никакого мяса. Молочные продукты и яйца хранились только в виде порошка.

В принципе персонал «Хитоде» всегда мог перейти на чистую глюкозу и синтетические жиры из пищевого ассемблера. Их можно было потреблять по отдельности или смешивать в подобие жирного сиропа, что казалось тошнотворным даже на слух, если только ты не возвращался после целого дня в холодной воде, мечтая лишь об одном – калориях в чистом виде. Без гидропонной фермы пострадал бы моральный дух коллектива, а вот без ассемблера экипаж «Хитоде» умер бы с голода.

Алисия готовила хорошо, по крайней мере для Ильматар. Роб с восхищением наблюдал, как она одной рукой подкидывает омлет на сковородке, переворачивая его. Ничего вкуснее он не ел с тех пор, как покинул Землю.

– Ну, в чем дело? – спросил он, проглотив несколько ложек. – При чем тут человечки?

Похоже, Алисия смутилась.

– Я надеялась, что они тебя подбодрят, – пояснила она. – Но не хотела тебя тревожить.

Роб попытался осмыслить ситуацию. Они не дружили – по крайней мере, он знал ее не лучше, чем кого-то еще на «Хитоде». Почему она о нем заботится?

– Спасибо, – сказал он наконец. – Мне правда очень приятно.

Они снова встретились за завтраком на следующее утро. Доедая поджаренный бобовый пирог, Роб откашлялся, стараясь говорить непринужденно:

– Знаешь, тебе необязательно так рано вставать. Мы можем встретиться завтра в час, если так удобнее.

– Все уже будут на ногах.

– Ну да.

– Что за свидание в присутствии посторонних?

– А у нас свидание? – спросил он, слегка оторопев.

Алисия рассмеялась, и Роб к ней присоединился, надеясь перевести все в шутку.

Они договорились, что продолжат совместные ранние завтраки, но в тот же вечер, в 15:00, когда большая часть экипажа отдыхала после ужина, Роб сел играть с Алисией в карты в общей гостиной. В комнате было с полдюжины других сотрудников станции, но, если не считать нескольких тайком брошенных взглядов, никто не отреагировал на его присутствие.

Ободренный, он начал встречаться с Алисией все раньше и раньше вечером, пока наконец они не вышли на камбуз к ужину вместе со «второй сменой», в 13:00. Роб понял, что с нетерпением ждет встреч с Неогри, и перестроил свое расписание так, чтобы видеться с ней чаще. Постепенно он проводил все больше времени за пределами своей каюты в компании других людей и почувствовал, что ему это нравится. Прошла неделя, другая, но Роб их даже не заметил.

Он как раз начал задумываться, согласится ли Алисия с ним переспать, когда явились инопланетяне.


* * *

Торможение было жестким. Тижос лежала, пристегнувшись ремнями к койке, по такому случаю выдвинувшейся из обычно гладкой кормовой стенки каюты. Термоядерные двигатели взревели, и Тижос с силой вдавило в подушки. Она попыталась оценить перегрузки – в два раза выше нормальной гравитации на Шалине? В три раза? Сколько выдержит корабль, прежде чем распадется на части?

Все их путешествие носило неприятный оттенок излишней поспешности. Только для выхода с орбиты использовали полдесятка подвесных ускорителей, а к двигательному отсеку прикрепили сбрасываемые баки, позволявшие быстрее перемещаться в инопространстве. Затраты по доставке всего этого на орбиту в кратчайший срок ошеломляли – миссия стоила дороже, чем целый год обычных межзвездных исследований.

Вместо того чтобы выйти на длинную, тщательно продуманную и низкозатратную орбиту сближения, они на дополнительном топливе промчались в опасной близости от местной звезды, а теперь выжигали половину оставшегося ради довольно жесткого спуска.

Тижос взглянула на дисплей, спроецированный в центр кабины. В этот момент корабль проходил над верхней границей облаков гигантской планеты, которую люди называли Укко. Предстояло еще отклониться с нынешнего курса, перейдут на орбиту ее спутника – Ильматар – и в последний раз запустить тормозной двигатель, чтобы начать вращаться вокруг него. После таких расточительных маневров на корабле едва хватит топлива для возвращения на Шалину по экономной четырехмесячной траектории через инопространство.

Двигатели смолкли, и Тижос отстегнула ремни: невесомость она переносила гораздо лучше. Вызвав внешний иллюминатор, Тижос наблюдала, как в атмосфере Укко под черным пологом неба вращаются красные и желтые вихри. Ильматар уже виднелась впереди, поднималась над вершинами облаков, как маленький белый серп.

Дисплей показал, что до следующего торможения и новой необходимости пристегнуться около двух часов. Самое время поработать над личным проектом.

Тижос присоединилась к рабочей космической группе, чтобы изучать жизнь на других планетах, но покидать Шалину ей еще не приходилось. Миссия на Ильматар давала редкую возможность познакомиться сразу с двумя инопланетными видами – людьми и местными жителями. Экспедиция не должна была здесь задержаться, так что придется использовать любую возможность для сбора максимума информации за имеющееся в ее распоряжении время. После некоторых раздумий она придумала хитрую схему.