Только любовь
Басира Сараева


Потерпев неудачу в конкурсе телеведущих, Нилуфар устраивается корреспондентом в газете и вскоре узнаёт, что жених обманывает ее. Чтобы предотвратить депрессию, она полностью отдается работе, делая серию репортажей о не очень популярных музыкантах, подорвавшихся на противотанковой мине. И вместо читательского резонанса обнаруживает, что влюбилась безнадежно. Кто и как спасает ее от новых приключений?





Басира Сараева

Только любовь



Басира Сараева – член Союза Писателей Азербайджана, доктор философии по филологии, старший научный сотрудник института Языкознания им. Насими НАНА. [email protected] (mailto:%[email protected])




Глава 1. Сирень Неувядаемая


Из телецентра девушки вышли удрученные. Обе не прошли в финальный этап конкурса дикторов-ведущих. Несмотря на дядин звонок, Садагят не пробилась из-за ярко выраженного провинциального выговора, Нилуфар – просто из-за отсутствия связей в руководстве телерадиокомпании. Подруги расстались на автобусной остановке: Сада пошла домой – Нелли села на маршрутку и поехала на работу, где ее ждали клиентки.

– С чем тебя поздравить, тезка? – спросила главный редактор газеты и журнала «Частица сердца».

– С тем, что еще не раз буду обслуживать Вас, – ответила девушка женщине, подставившей волосы на укладку.

– Жалко, твоя мордашка прям напрашивается на экран, а голос – в микрофон.

– Конкурс и азербайджанизм – несовместимые понятия, – добавила другая клиентка, ожидающая очереди на стрижку.

– Причем тут азербайджанизм? Я ее без конкурса возьму.

Парикмахерша не ожидала предложения устроиться корреспондентом в газете от самого редактора. Для нее дикторство представлялось проще простого. Подают готовый материал – тебе только начитать в эфир, а журналист должен нести ответственность за каждое слово.

– В школе любила сочинения на свободную тему?

– Еще как!

– Тогда напиши пилотную заметку, например, о бабушке Солмаз, – сказала Нилуфар-ханум и передала привет своей воспитательнице. – Жду тебя в понедельник.

Через три дня Нелли пошла в редакцию «Частица сердца» с набитой на машинке историей жизни. Задание немного расходилось с предполагаемым замыслом. Девушка рассказывала о том, как ее воспитывали обе бабушки/ Пробегая по тексту, редактор не скрыла доброжелательную улыбку, но, увидев подпись «Нилуфар Закир-гызы», подняла голову, сделав неясную гримасу:

– Та-та-та-там! Две Нилуфар нам не нужны.

Мастер красоты разочарованно поднялась, но не успела вымолвить слова на прощание, как тезка произнесла с ухмылкой:

– Не ждала такого ответа? Журналист всегда должен удивлять читателя или зрителя. Сядь, малышка!

Нелли опустилась на стул, а женщина продолжала:

– Я же и тогда знала, как тебя зовут. Зачем мне ранить твою душу? Просто имела в виду псевдоним.

Молодая Нилуфар тупо уставилась на бумаги. Редактор сказала, что берет ее внештатным корреспондентом, обещала дать удостоверение и письмо, если потребуют респонденты, но трудовую книжку пока не открывала.

– Дальше всё будет зависеть от тебя. Вызовешь сенсацию, поднимешь свой и наш рейтинг – посмотрим.

– Раз две Нилуфар Вам не нужны, тогда Нелли Закир подойдет? – отважилась девушка.

– Красиво, но Закир – мой сын, а Нелли… Времечко такое, – возразила Нилуфар-ханум.

Этот разговор состоялся весной 1994 года, когда националистические веяния имели большой вес, хотя ко власти вернулся толерантный Гейдар Алиев.

Шеф-редактор улыбнулась, протянув девушке руку:

– Виват моя Сирень Неувядаемая – Ясемен Солмаз!

Это удачное сочетание она придумала экспромтом от имен обеих бабушек собеседницы: Ясемен, что означает «сирень» и Солмаз – «неувядаемая».

Новоиспеченная журналистка с упоением перечитывала свою пилотную заметку, уже сидя в автобусе.

«Родители собирались назвать первенца, если бы родилась девочка, Ясемен в честь папиной мамы, но смерть матери через два дня после родов изменила планы, и отец дал мне имя любимой жены. Новую семью он не создал и воспитывал меня, как мог. Не смирившись с потерей своей Нилуфар, Закир ушел в запой и сел на иглу. Через четыре с небольшим года не стало и его. С тех пор я живу то у бабушки Ясемен, то у Солмаз. Первая – скромная домохозяйка, мать четверых детей – проживает в одноэтажном доме вместе с семьей старшего сына, другая тоже с сыном – в трехкомнатной квартире в девятиэтажке.

Дома бабушек находятся в пяти минутах от школы, но в разных направлениях. Мои родители учились в одном классе в той школе, которую я окончила пять лет назад, до семилетнего возраста ходила в садик бабушки Солмаз.

Сделав три безуспешные попытки поступить на факультет журналистики, я наконец-то, смирилась с вечерним обучением на филологическом факультете Бакинского госуниверситета. Днем подрабатываю в салоне красоты, делая модные и простые стрижки, укладывая волосы, иногда выщипываю брови. Клиентки довольны, мне приятно».

– Детсковато получилось, – тихо усмехнулась автор.

Фикрет приехал за невестой к их общей бабушке Ясемен. Девушка, собирающаяся на занятия, сияла от радости – жених старался поддержать ее настроение:

– Горжусь, что буду возить звездное перо.

– Теперь буду смотреть на тебя в телевизоре, – добавила бабушка.

Внучка сообщила о фиаско на ТВ, но обрадовала, что будет писать в газете и журнале под именем бабушек. Ясемен-ханум обняла Нелли, попросив подарить ей сиреневую шаль на первый же гонорар.

– За шалью помчусь хоть завтра. Сейчас гонорары не дают. Каждый автор сам платит редактору за публикацию.

– Эх, что тогда тебе остается? – развела руками женщина.

Фикрет пояснил, что его невеста будет брать деньги у тех, про кого напишет:

– Например, как я везу своего лидера, интересно только мне и родне. Мама заплатит Нелли – она известит публику, и твой внук станет самым популярным водилой в городе.

– И за сколько это обойдется?

– За 20 долларов в среднем, половина мне, половина редакции.

Но девушка не сказала, что не будет брать плату за статьи, а напишет их для души, требуя взамен только читательскую симпатию. Повезет, а там и на экране появится. Десять долларов она оплатит из выручки в салоне красоты. Никто из родных никогда не спрашивал, сколько она зарабатывает. На клиентов мастер не жаловалась. Некоторые, зная, что она сирота и собирается замуж, не брали сдачу и платили сверх положенного. Если чаевые в парикмахерской она принимала как должное, то плату в творчестве считала предвзятостью.

Фикрет возил Нилуфар в университет четыре раза в неделю. Будучи шофером председателя одной из политических партий, в свободное от работы время он распоряжался автомобилем как такси.

Молодые простились с Ясемен-ханум. Усадив рядом невесту, парень молча благодарил ее за то, что отвлекла бабушку от назойливого вопроса «когда ремонт закончится?». Девушка уже сыграла свадьбу[1 - По традиции в Азербайджане жених и невеста играют свадьбу в разное время, но в XXI веке половину свадеб составляют объединенные. Здесь и далее примечания автора.] тогда, как жених медлил.

Фикрет был сыном ее тети по отцу, по-азербайджански, биби-оглу. Согласился на помолвку по просьбе матери. Кузина приняла предложение, потому что все ее одноклассницы уже вышли замуж, а большинство однокурсниц носили обручальные кольца.

Единственной свободной подругой была неудачница Садагят, учившаяся на дневном отделении филфака госуниверситета. Ей не везло во всём. Каждую сессию она сдавала через знакомых, а если просьбы не проходили, студентка прибегала к зеленым, которые добывала только у клиентов. Сада писала в четырех газетах и делала сюжеты для радио. Она и ввела Нилуфар в курс дела внештатного корреспондента, не видя в вымогании денег ничего зазорного.

Парень вышел из машины и побежал к таксофону, вернулся через несколько минут с искренней радостью на лице, что не ускользнуло от внимания невесты. Жених не впервые заставлял ждать себя, отвлекаясь на телефон-автомат. Сев за руль, он включил магнитофон, в котором зазвучал известный блатной (без ненормативной лексики) хит «Доля воровская».

– Кто только не исполнял эту песню, – произнесла Нелли.

– Один покойный сочинил, другой поет, – ответил Фикрет.

– А именно?

– Говорят, автор – маштагинец Эльчин. Его ножом пырнули, умер от кровотечения[2 - Реальный случай, имевший место в 1993 г.].

– Это я знаю. А кто поет?

– Кто-то из «Шестерки Умида»[3 - Вымышленная группа.].

Нелли взяла из бардачка подкассетник и прочла цветной вкладыш:

– «Доля воровская» – Сейран Ульви.

Не раз видевшая фотографию группы на страницах газет и экране, она поставила палец на изображение упомянутого исполнителя:

– Страшило какой! По голосу не скажешь, что это он.

– Хотя они жили в Баку, выступали на свадьбах в районах и там же все погибли, – продолжил жених.

– Кажется, в Геранбое на мину наехали.

– Точно, – кивнул парень.

Они вспомнили историю, всколыхнувшую прессу больше года назад, но сразу же ушедшую в забытье.

Машина остановилась перед БГУ имени М.Э. Расулзаде[4 - С 1991 по 2005 гг. Бакинский государственный университет носил имя идеолога азербайджанской государственности, председателя Национального Совета Азербайджана, публициста и драматурга Мамед-Эмина Расулзаде (1884–1955).]. Жених и невеста вышли одновременно. Он пожал ей руку, не собираясь проводить до аудитории, как в первые месяцы помолвки. Будучи старомодным коренном бакинцем, он не любил целовать невесту в коридоре, а просто шел рядом. Но за последнее время держался с ней крайне холодно.

– Ты любишь ее?

– Кого?

– Кому звонишь всегда.

Парень растерялся, но не солгал:

– Мы не дети, родная моя. И если хочешь правду, нам с ней хорошо.

– Ее зовут Оксана?

– Откуда знаешь?

– Сада разнюхала.

– Так и знал, что эта назойливая муха…

Он не мог подобрать слов.

– Так оно и лучше, Фикуш. Я постоянно думаю о том, люблю ли тебя. То есть люблю как биби-оглу.

– И я люблю тебя, как дайы-гызы[5 - Дочь дяди по матери.] и спрашиваю себя, имею ли право наносить новые раны на твое сердце.

Как Нелли, так и Фикрет с удовольствием разрывали помолвку, которая нужна была только их родственникам, а им – разве что для престижа.

– Это убьет нашу бабушку. Знаешь, сколько раз я скорую вызывала, – растрогалась девушка.

– А тебя не убьет, если я женюсь на тебе и через год-два всё равно брошу?

На минуту он подумал, что она предлагает брак по расчету, разведется, заполучив ребенка, сделает карьеру журналиста и заживет, как поп-звезда. Но она также держалась строгих правил и, сняв обручальное кольцо, ответила решительно:

– Я за семью, которую строится на любви.

Он снова окольцевал ее безымянный палец:

– Оставь на память. Я всегда сомневался в нашей свадьбе, поэтому не выгравировал в нём наши имена.

Парень поцеловал девушку в щеку впервые на глазах у снующей толпы во дворе ВУЗа. Слышавшие его обещания уладить проблему в сердцах восхищались заботливым женихом, беспокоившимся о невесте, завалившей экзамен.




Глава 2. Интеллигентный слуга


Абдул уже больше года жил и работал в селе Ипекйурд[6 - Ипекйурд и Сурхабад – вымышленные топонимы.], охранял двор, убирал за скотом, обрезал деревья, а в последнее время и стирал одежду хозяина. Пожилые супруги Баладжафар-киши и Гызылгюль-хала[7 - Слова «Эми», «дайы» – (дядя по отцу / по матери), «биби», «хала» (тетя по отцу / по матери) используются в значении «мужчина», «женщина» и т. д. также и в повествовательной речи.] относились к нему, как к члену семьи, предлагая поселиться в доме, но он предпочитал сторожку у ворот рядом с гаражом с ветхим «Запорожцем».

Несмотря на обоюдную привязанность, жизнь слуги оставалась за туманной завесой. По словам участкового Бабира, его друг пришел в деревню, чтобы выбраться из депрессии – у него недавно погибла жена на восьмом месяце беременности, упав с обвалившимся балконом в доме брата. Мужчина в это время находился в отъезде, а когда прибыл, ее с серьёзной черепно-мозговой травмой только что поместили в реанимацию. Она умерла через десять часов, так и не придя в сознание. Ребенка изъяли путем кесарева сечения, но и он, также пострадавший от удара, не выжил. Когда Баладжафар-киши и Гызылгюль-ханум пытались спрашивать слугу о личной жизни, тот отвечал, что развелся с женой. Что бы там ни было, Бабир ручался за друга, божился, что он надежный и замечательный человек, пусть дружит с травками и иголками.

Сам Баладжафар-киши, страдавший тяжелой формой сахарного диабета (не зависящий от инсулина), доживал последние месяцы и прекрасно сознавав это. Неделю назад его выписали из больницы, где ампутировали правую ступню, а двумя месяцами ранее – большой палец той же ноги. В конце июля-начале августа старики перебрались бы к одной из дочерей, продав усадьбу людям, намеревавшимся скупить участки у нескольких соседей, чтобы построить зону отдыха. Абдул же планировал вернуться в Баку и попытаться начать новую жизнь.

– Жена, еще чаю! – приказал хозяин.

– А кто тебя в туалет поволочит? – раздался голос из кухни.

– Я не умер, отец, – произнес слуга, встав из-за стола, где играл с ним в шашки.

Когда он вернулся с чаем и медом, соперник уже убрал игру в коробку, подтрунивая:

– Проигрывал и нашел повод улизнуть.

– Сам ты проиграл, – ответила жена, достав коробку с домино. – Он же не сдался, а ты не стерпел.

Гызылгюль-хала размешала косточки домино и, обняв дворецкого, усадила перед мужем.

– Я за «спасибо» не играю, – улыбнулся Абдул. – Если проиграю, большой серый гусь – ваш.

Предприимчивый слуга не только увеличил поголовье хозяйского скота, но и завел свой, поскольку места было предостаточно. Когда он прибыл к этим людям, в просторных сараях обитали тощая корова и две козы, которых старики собирались продать; в одном из пяти курятников находилось 15 кур. Некогда богатый фруктами сад также пришел в запустение.

– Аппетит пропал. Давай договоримся по-другому, – ответил старик. – Проиграешь – отрежу ногу, жена пришьет мне.

– Сам пришью, – усмехнулся Абдул. – А если проиграешь ты?

– Встанешь и включишь видео.

После выписки из больницы дочери купили ему видеоплейер, в который он просил ставить только одну кассету – малую свадьбу[8 - Торжество по случаю обрезания.] внука Гусейна.

Слуга выиграл первую партию и послушно пошел подключить приставку к телевизору. Он уже в третий раз ставил эту запись и хотел уйти к себе, как хозяин приказал остаться.

– Если пленка оборвется, не буду же орать на сто километров.

– С чего ты решил, что с кассетой что-то не так?

– Говорю тебе, сядь и смотри до конца. Будто не знаю, зачем смываешься. Очередная доза зовет.

Старик в чём-то был прав, но слуга не мог созерцать кадры на видео без боли: то тупо опускал взгляд, то закрывал большие серые глаза.

– Как же красиво танцуешь, отец.

– Танцевал.

– Мои ноги к твоим услугам, и ты еще повоюешь, – пошутил мужчина с печальным лицом и подавленным голосом.

Абдул выглядел лет на сорок, на несколько лет старше реального возраста. Это был статный мужчина с огромной лысиной и редко выступающей улыбкой на задумчивом лице.

Он нехотя присел на стул, устремив взгляд на пол.

– Иди за кайфом, так и быть! – произнес Баладжафар-дайы.

– Разве этот пир не кайфарики спели? У всех на лице написано «наркоман», – сказал Абдул, указывая на членов группы «Шестерка Умида».

Старик нахмурил брови, а слуга, подойдя к телевизору, ткнул пальцем в сидевшего за синтезатором Сейрана Ульви:

– А этот вылитый главарь банды.

– Зато как поет! – вставила Гызылгюль-ханум.

Абдул нажал кнопку «стоп-кадр», и пианист с локонами, спадающими на плечи, с синими глазами и выщипанными бровями на заросшем лице застыл, как Сфинкс.

– Ну, просто загляденье! Как вам настоящий азербайджанец?

– А ну, прекрати и дай досмотреть, щенок! – пробурчал хозяин.

Мужчина нажал кнопку повторно, и песня в исполнении Сейрана приласкала слух стариков. Женщина заплакала, а слуга подошел к ней, прося прощение за оскорбление памяти погибших музыкантов.

– Давно этот пир был, – протянул он, посмотрев на всплывающую на экране дату.

– Почти два года назад. Дочка в Дашкесане живет. А покойных музыкантов там любили, – напомнила Гызылгюль-ханум.

– Сынок, ни я, ни жена не забыли твою доброту к нам. Просто больно, что ты губишь себя. Если те люди кололись и нюхали, то после смерти оставили память в сердцах поклонников. А ты, дурень, даже одним пальцем на пианино играть не умеешь.

Баладжафар-киши припомнил дворецкому, как пару месяцев назад шестилетний Гусейн тщетно учил его играть на игрушечном пианино «Жили у бабуси».

– Прошу. Память о себе, когда меня заест гашиш, – сказал Абдул, вручая хозяйке покрытую лаком глиняную статуэтку девушки, похожую на ее дочь.

Изваяние было изготовлено по заказу сестер как подарок к дню рождения Перигюль, утонувшей в море семь лет назад.

Однажды, когда Абдул поехал в Баку, чтобы продать мясо, недоверчивые зятья Баладжафара (ненавидевшие сомнительного типа) потребовали открыть его каморку и вместо компрометирующих преступника улик обнаружили несколько лепок из пластилина и парафина. Когда Абдул вернулся, они как бы невзначай перевели разговор на хобби детей, а слуга охотно поделился скромными знаниями скульптора.

– В дом пионеров ходил от нечего делать, поэтому не стал ваятелем.

– Ох, дитя мое! – всхлипнула Гызылгюль-хала, обняв одной рукой мужчину и держа в другой бюст дочери.

– Отдал бы ее за тебя, – сказал старик. – Таким же романтиком была моя Перигюль.

– Умная, добрая, никого не боялась. Пряла шелк и гнала корову в загон и обратно, – добавила мать.

За работу Абдул принялся с душой, так как хозяйская дочь напоминала его погибшую жену. Если Перигюль умерла холостая в 20 лет, то Абдул был вторым мужем Джейран – беженки из Армении.

Ее первого супруга убили в 1989-м на почве межнациональной розни. Она с грудным сыночком перебралась в Баку и жила с братьями. Поскольку гуманитарная помощь и пособие не покрывали нужды, вдова работала в чужих домах: мыла посуду, окна и полы, стирала и ходила в магазин. Увидев эту хорошенькую женщину в доме друга, Абдул не упустил шанс насолить нелюбимой жене, заключил брак с любовницей перед Богом, и эта жизнь их устраивала. Он снял однокомнатную квартиру. Вскоре обе жены сообщили о беременности. Муж с трепетом ждал рождения детей, разделяя философию гражданской жены «дети – это богатство, как бы нужда не мучила».