Однако, как нам известно, это произошло уже на рассвете, то есть никак не раньше четырех часов. Если же верить господину Веллингу (а почему мы должны сомневаться в суждении этого п-почтенного профессора?), Соболев к тому времени уже несколько часов был мертв. Каков вывод?

Глаза Караченцева блеснули недобрым блеском:

– Ну и каков же?

– Гукмасов отослал портье для того, чтоб можно было незаметно внести б-бездыханное тело Соболева. Подозреваю, что остальные офицеры свиты в это время находились снаружи.

– Так допросить их, мерзавцев, как следует! – взревел обер-полицеймейстер так грозно, что услыхали в соседней комнате – доносившийся оттуда невнятный гул разом затих.

– Бесполезно. Они сговорились. Потому и сообщили о смерти с таким опозданием – готовились. – Эраст Петрович дал собеседнику минутку остыть и осознать сказанное, а затем повернул беседу в другое русло. – Что за Ванда такая, которую все знают?

– Ну, все не все, а в определенных кругах особа известная. Немочка из Риги. Певица, красавица, не вполне кокотка, но что-то вроде этого. Этакая dame aux camelias.[2 - Дама с камелиями (фр.)]

– Караченцев энергично кивнул. – Ход ваших мыслей мне понятен. Эта самая Ванда нам все и прояснит. Распоряжусь, чтобы ее немедленно вызвали.

И генерал решительно двинулся к двери.

– Не советовал бы, – сказал ему в спину Фандорин.

– Если что и было, с полицией эта особа откровенничать не станет. И с офицерами она наверняка в сговоре. Разумеется, ежели вообще п-причастна к произошедшему. Давайте, Евгений Осипович, я уж сам с ней потолкую. В своем партикулярном качестве, а? Так где «Англия» находится? Угол Столешникова и Петровки?

– Да, тут пять минут. – Обер-полицеймейстер смотрел на молодого человека с явным удовольствием. – Буду ждать известий, Эраст Петрович. С Богом.

И коллежский асессор, осененный крестным знамением высокого начальства, вышел.

Глава третья,

в которой Фандорин играет в подлянку

Однако дойти в пять минут до «Англии» Эрасту Петровичу не удалось. В коридоре, за дверью рокового 47-го номера, его поджидал мрачный Гукмасов.

– Пожалуйте-ка ко мне на пару слов, – сказал он Фандорину и, крепко взяв молодого человека за локоть, завел в комнату, расположенную по соседству с генераловыми апартаментами.

Этот номер был как две капли воды похож на тот, который занимал сам Фандорин. На диване и стульях расположилось целое общество. Эраст Петрович обвел взглядом лица и узнал офицеров из свиты покойного, которых давеча видел в гостиной. Коллежский асессор приветствовал собрание легким поклоном, но ему никто не ответил, а в обращенных на него взглядах читалась явная враждебность. Тогда, Фандорин скрестил руки на груди, прислонился спиной к дверному косяку, и лицо его, в свою очередь, изменило выражение – из учтиво-приветливого разом стало, холодным и неприязненным.

– Господа, – строгим, даже торжественным тоном произнес есаул. – Позвольте представить вам Эраста Петровича Фандорина, которого я имею честь знать еще с турецкой войны. Ныне он состоит при московском генерал-губернаторе.

И опять никто из офицеров даже головы не наклонил. Эраст Петрович от повторного поклона тоже воздержался. Ждал, что последует дальше. Гукмасов обернулся к нему:

– А это, господин Фандорин, мои сослуживцы. Старший адъютант подполковник Баранов, адъютант поручик князь Эрдели, адъютант штабс-капитан князь Абадзиев, ординарец ротмистр Ушаков, ординарец корнет барон Эйхгольц, ординарец корнет Галл, ординарец сотник Марков.

– Я не запомню, – сказал на это Эраст Петрович.

– Это и не понадобится, – отрезал Гукмасов. – А всех этих господ я вам представил, потому что вы обязаны дать нам объяснение.

– Обязан? – насмешливо переспросил Фандорин. – Однако!

– Да, сударь. Извольте объяснить при всех, чем были вызваны оскорбительные расспросы, которым вы подвергли меня в присутствии обер-полицеймейстера.

Голос есаула был грозен, но коллежский асессор сохранил безмятежность, и даже всегдашнее его легкое заикание вдруг исчезло.

– Мои вопросы, есаул, были вызваны тем, что смерть Михаила Дмитриевича Соболева – событие государственной важности и даже более того, исторического масштаба. Это раз. – Фандорин укоризненно улыбнулся. – Вы же, Прохор Ахрамеевич, морочили нам голову, причем весьма неуклюже. Это два. Я имею поручение от князя Долгорукого разобраться в сем деле. Это три. И, можете быть уверены, разберусь, вы меня знаете. Это четыре. Или все-таки расскажете правду?

Кавказский князь в белой черкеске с серебряными газырями – вот только вспомнить бы, который из двух – вскочил с дивана.

– Раз-два-три-четыре! Господа! Этот филер, эта штафирка над нами издевается! Проша, клянусь матерью, я его сейчас…

– Сядь, Эрдели! – гаркнул Гукмасов, и кавказец тут же сел, нервно дергая подбородком.

– Я вас действительно знаю, Эраст Петрович. Знаю и уважаю. – Взгляд есаула был тяжел и мрачен. – Уважал вас и Михал Дмитрич. Если вам дорога его память, не суйтесь вы в это дело. Только хуже сделаете.

Фандорин ответил столь же искренне и серьезно:

– Ежели бы это касалось только меня и моего праздного любопытства, то я непременно исполнил бы вашу просьбу, но тут, извините, не могу – служба.

Гукмасов хрустнул за спиной сцепленными пальцами, прошелся по комнате, тренькая шпорами. Вновь остановился перед коллежским асессором.

– Ну, так и я не могу. Не могу допустить, чтобы вы продолжили разбирательство. Полиция – пускай, но только не вы. Ваши таланты, господин Фандорин, здесь слишком некстати. Учтите, я остановлю вас любыми средствами, невзирая на прошлое.

– Например, какими же, Прохор Ахрамеевич? – холодно осведомился Эраст Петрович.

– Да вот отличное средство! – снова встрял поручик Эрдели, вскакивая. – Вы, милостивый государь, оскорбили честь офицеров 4-го корпуса, и я вызываю вас на дуэль! Стреляться здесь и сейчас! Насмерть, через платок!

– Насколько я помню дуэльный артикул, – сухо произнес Фандорин, – условия поединка определяет тот, кого вызвали. Я, так и быть, сыграю с вами в эту глупую игру, но позже, когда закончу расследование. Можете присылать секундантов, я остановился в 20-ом нумере. До свиданья, господа.

Он хотел было повернуться, но Эрдели с криком «Так я заставлю же тебя стреляться!» подскочил к нему и хотел влепить пощечину. Эраст Петрович с удивительной ловкостью перехватил занесенную для удара руку и сжал запястье князя двумя пальцами – вроде бы несильно, но у поручика от боли перекосилось лицо.

– Мэррзавец! – фальцетом вскричал кавказец и замахнулся левой рукой. Фандорин оттолкнул неугомонного князя и брезгливо сказал:

– Не трудитесь. Будем считать, что пощечина уже нанесена. Я сам вызываю вас и заставлю заплатить за оскорбление кровью.

– Вот и отлично, – впервые разомкнул уста флегматичный штаб-офицер, которого Гукмасов представил как подполковника Баранова. – Называй свои условия, Эрдели.

Потирая запястье, поручик ненавидяще процедил:

– Стреляемся сейчас. Через платок.

– Как это – через платок? – с интересом спросил Фандорин. – Я слышал про этот обычай, но, признаться, деталей не знаю.

– Очень просто, – любезно сказал ему подполковник. – Противники берутся свободной рукой за два противуположных конца обычного платка. Да вот хоть мой возьмите, он чистый. – И Баранов извлек из кармана большой носовой платок в красно-белую клетку. – Берут пистолеты. Гукмасов, где твои лепажи?

Есаул взял со стола продолговатый футляр, видно, приготовленный заранее, и откинул крышку. Блеснули длинные, инкрустированные стволы.

– Противники по жребию берут пистолет, – миролюбиво улыбаясь, продолжил Баранов. – Целятся – хотя с такого расстояния что же целиться? По команде стреляют. Вот, собственно, и всё.

– По жребию? – переспросил Фандорин. – То есть один пистолет заряжен, а второй нет?

– Разумеется, – кивнул подполковник. – В том-то и смысл. Иначе это была бы не дуэль, а двойное самоубийство.

– Что ж, – пожал плечами коллежский асессор. – Тогда мне жаль поручика. Не было случая, чтобы я проиграл по жребию.

– На все воля божья, а говорить так дурная примета, сглазите, – наставительно заметил Баранов.

Пожалуй, все-таки он здесь главный, а не Гукмасов, подумал Эраст Петрович.

– Вам нужен секундант, – сказал угрюмый есаул. – Если угодно, то, как старый знакомец, могу предложить свои услуги. И не сомневайтесь, с жребием все будет честно.

– А я и не сомневаюсь, Прохор Ахрамеевич. Что же до секундантства, то вы не годитесь. Если мне не повезет, слишком уж будет похоже на убийство.

Баранов кивнул:

– Он прав. Приятно иметь дело с умным человеком. Прав и ты, Прохор, он опасен. Что вы предлагаете, господин Фандорин?

– Японский подданный в качестве секунданта вас устроит? Видите ли, я только сегодня прибыл в Москву и еще не успел обзавестись знакомствами…

Коллежский асессор извиняющимся жестом развел руки.

– Хоть папуасский, – воскликнул Эрдели. – Только давайте побыстрее начнем!

– Будет ли врач? – спросил Эраст Петрович.

– Врач не понадобится, – вздохнул подполковник. – С такого расстояния бьют насмерть.

– Ну-ну. Я, собственно, не о себе, а о князе беспокоюсь…

Эрдели возмущенно воскликнул что-то по-грузински и отошел в дальний угол.

Эраст Петрович изложил суть дела в короткой записке, написанной диковинными значками сверху вниз и справа налево, и попросил отнести ее в двадцатый.

Маса явился нескоро – минут через пятнадцать. Офицеры уже начали нервничать и, кажется, заподозрили коллежского асессора в нечестной игре.

Появление секунданта оскорбленной стороны произвело изрядный эффект. Ради поединка, до которых Маса был большой охотник, он вырядился в парадное кимоно с высокими накрахмаленными плечами, надел белые носки и перепоясался своим лучшим поясом с узором в виде ростков бамбука.

– Это еще что за макака! – невежливо изумился Эрдели. – Впрочем, плевать. К делу!

Маса церемонно поклонился присутствующим, поднес хозяину на вытянутых руках треклятую чиновничью шпажонку.

– Вот ваш меч, господин.

– Как же ты мне надоел со своим мечом, – вздохнул Эраст Петрович. – Я стреляюсь на пистолетах. Вон с тем господином.

– Опять на пистолетах? – разочарованно спросил Маса. – Что за варварский обычай. И кого же вы убьете? Того волосатого человека? До чего же он похож на обезьяну.

Свидетели поединка встали вдоль стены, а Гукмасов, отвернувшись, поколдовал над пистолетами и предложил противникам выбирать. Эраст Петрович подождал, пока Эрдели, перекрестившись, возьмет оружие и небрежно, двумя пальцами, подцепил второй пистолет.

Следуя указаниям есаула, дуэлянты взялись за края платка и отдалились на максимально возможное расстояний, даже при вытянутых руках не превысившее трех шагов. Князь поднял пистолет на уровень плеча и прицелился противнику прямо в лоб. Фандорин же держал оружие у бедра и не целился вовсе, что на такой дистанции, впрочем, было совершенно излишним.

– Раз, два, три! – быстро отсчитал есаул и подался назад.

Пистолет князя сухо щелкнул курком, зато оружие Фандорина изрыгнуло злой язык пламени, и поручик с воем покатился по ковру, держась за простреленную правую руку и отчаянно матерясь.

Когда вой сменился глухими стонами, Эраст Петрович назидательно произнес:

– Этой рукой вы никогда больше не сможете раздавать пощечины.

В коридоре раздался шум, крики. Гукмасов приоткрыл дверь и сказал кому-то, что произошел досадный казус – поручик Эрдели разряжал пистолет и поранил руку. Раненого отправили на перевязку к профессору Веллингу, который, по счастью, еще не успел уехать за приспособлениями для бальзамирования, после чего все вернулись в номер к Гукмасову.

– Что дальше? – спросил Фандорин. – Вы удовлетворены?

Гукмасов покачал головой:

– Дальше вы будете стреляться со мной На тех же условиях.

– А потом?

– А потом – если вам снова повезет – со всеми остальными, по очереди. Пока вас не убьют. Эраст Петрович, избавьте меня и моих товарищей от этого испытания. – Есаул смотрел молодому человеку в глаза чуть ли не с мольбой. – Дайте честное слово, что не станете участвовать в расследовании, и мы разойдемся друзьями.

– Быть вашим другом счел бы за честь, но вы требуете невозможного, – (печально произнес Фандорин. Маса шепнул ему на ухо:

– Господин, я не понимаю, что вам говорит этот человек с красивыми усами, но чувствую опасность. Не разумнее ли будет напасть первыми и перебить этих самураев, пока они не изготовились? У меня в рукаве ваш маленький пистолет и еще тот кастет, который я купил себе в Париже. Очень хочется его опробовать.

– Маса, оставь свои разбойничьи замашки, – ответил слуге Эраст Петрович. – Я буду драться с этими господами честно, по очереди.

– О-о, тогда это надолго, – протянул японец и, отойдя к стене, сел на пол.

– Господа, – попытался воззвать Фандорин к благоразумию офицеров, – поверьте мне, у вас ничего не выйдет. Только зря время потеряете…

– Не надо лишних слов, – перебил его Гукмасов. – Ваш японец умеет заряжать дуэльные пистолеты? Нет? Тогда заряди ты, Эйхгольц.

Противники снова разобрали пистолеты и натянули платок. Есаул был угрюм и решителен, у Фандорина же вид был скорее сконфуженный. По команде (теперь отсчитывал Баранов) Гукмасов вхолостую щелкнул курком, а Эраст Петрович не выстрелил вовсе. Смертельно побледнев, есаул процедил:

– Стреляйте, Фандорин, и будьте прокляты. А вы, господа, решите, кто следующий. И забаррикадируйте дверь, чтоб не лезли! Не выпускайте его отсюда живым.

– Вы не желаете меня выслушать, а зря, – сказал коллежский асессор, взмахнув заряженным пистолетом. – Я вам говорю, со жребием у вас ничего не выйдет. У меня редкий дар, господа, – ужасно везет в азартные игры. Необъяснимый феномен. Я уж давно свыкся. Очевидно все дело в том, что моему покойному батюшке столь же редкостно не везло. Я выигрываю всегда и в любые игры, и оттого терпеть их не могу. – Он обвел ясным взглядом хмурые лица офицеров. – Не верите? Вот видите империал? – Эраст Петрович достал из кармана золотой и протянул Эйхгольцу. – Бросайте, барон, а я угадаю, орел или решка.

Оглянувшись на Гукмасова и Баранова, барон, молодой офицерик с едва пробивающимися усиками, пожал плечами и подбросил монету.

Она еще вертелась в воздухе, а Фандорин уже сказал:

– Не знаю… Ну, допустим, орел.

– Орел, – подтвердил Эйхгольц и бросил еще раз.

– Снова орел, – скучливо произнес коллежский асессор.

– Орел! – воскликнул барон. – Ей-богу, господа, смотрите!

– Ну-ка, Митя, еще, – сказал ему Гукмасов.

– Решка, – приговорил Эраст Петрович, глядя в сторону.

Воцарилось гробовое молчание. На распростертую ладонь барона Фандорин даже не взглянул.

– Я же вам говорил. Маса, икоо. Овари да.[3 - Идем, Маса. Кончено (яп.)] Прощайте, господа.

Офицеры с суеверным ужасом смотрели, как чиновник и его японский слуга идут к двери.

Бледный Гукмасов сказал вслед:

– Фандорин, обещайте, что не используете свой детективный талант во вред отчизне. Здесь на карту поставлена честь России.

Эраст Петрович помолчал.

– Обещаю, Гукмасов, что ничего не сделаю против своей чести, и думаю, этого достаточно.

Коллежский асессор скрылся за дверью, а Маса на пороге обернулся, церемонно поклонился офицерам в пояс и тоже был таков.

Глава четвертая,

в которой доказывается полезность архитектурных излишеств

Номера «Англия» ничуть не уступали респектабельной «Дюссо» в великолепии убранства, а по архитектурной затейливости, пожалуй, и превосходили, однако же в пышности золоченых потолков и мраморных завитушек ощущалась некоторая сомнительность или, во всяком случае, неосновательность. Зато подъезд сиял электрическим светом, на три верхних этажа можно было доехать на лифте, а в вестибюле то и дело раздавался пронзительный трезвон модного чуда техники – телефона.

Прогулявшись по широкому вестибюлю с зеркалами и сафьяновыми диванами, Эраст Петрович остановился у доски с именами постояльцев. Публика здесь жила попестрее, чем у Дюссо: иностранные коммерсанты, биржевые маклеры, актеры преуспевающих театров. Однако никакой певицы Ванды в этом перечне не обнаружилось.

Фандорин присмотрелся к прислуге, шаставшей от стойки к лифту и обратно, и выбрал одного особенно расторопного полового со смышленой, подвижной физиономией.

– А что же госпожа Ванда здесь больше не к-кварти-рует? – изобразив легкое смущение, спросил коллежский асессор.

– Отчего же-с, проживают, – охотно откликнулся малый и, проследив за взглядом красивого господина, показал на доске пальцем. – Вот-с: «Г-жа Хельга Ивановна Холле», они самые и есть. А «Ванда» – это ихнее прозвание, для благозвучия-с. Оне во флигеле жительствуют. Вы, сударь, через ту дверку во двор пожалуйте, у госпожи Ванды там квартера с отдельным ходом. Только их об это время еще не бывает-с. – И половой хотел было ускользить прочь, но Эраст Петрович хрустнул в кармане купюрой, и молодец замер на месте, как вкопанный.

– Не будет ли какого порученьица? – спросил он, глядя на молодого человека взглядом преданным и ласковым.

– Когда же она возвращается?

– По-разному-с. Оне ведь в «Альпийской розе» поют. Кажный день кроме понедельников-с. А вы вот что, сударь, – посидите покамест в буфетной, чайку попейте или еще чего, а я вам непременно дам знать, когда мамзель пожалуют.

– И что она? – неопределенно покрутил пальцами Эраст Петрович. – Какова? В самом деле т-так уж хороша?

– Картинка-с, – причмокнул пухлыми красными губами половой. – У нас на особом положении. Платит за квартеру триста целковых в месяц и на чаевые очень щедры-с.

Тут он выдержал психологически точную паузу, и Фандорин медленно вытащил две рублевые бумажки, но, словно по рассеянности, сунул их себе в нагрудный карман.

– Госпожа Ванда у себя абы кого не принимают, строги-с, – значительно сообщил половой, впиваясь взглядом в сюртук барина. – Но я им доложу, потому как состою у них на особенном доверии.

– На-ка вот. – Эраст Петрович протянул ему бумажку. – Вторую п-после получишь, когда мадемуазель Ванда вернется. А я пока пойду газету почитаю. Где, говоришь, у вас буфетная?

* * *

25 июня 1882 года «Московские губернские ведомости» писали следующее.

Телеграмма из Сингапура

Прославленный путешественник Н.Н.Миклуха-Маклай намерен вернуться в Россию на клипере «Стрелок». Здоровье г-на Миклухи-Маклая значительно расшаталось. Он очень худ, страдает постоянными лихорадками и невралгией. Настроение духа по большей части сумрачное. Путешественник сказал нашему корреспонденту, что сыт странствиями по горло и мечтает поскорее добраться до родных берегов.

Эраст Петрович покачал головой, живо представив себе изможденное, дергающееся тиком лицо мученика этнографии. Перелистнул страницу.

Кощунство американской рекламы

«ПРЕЗИДЕНТ УМЕР» – такая надпись аршинными буквами появилась недавно над Бродвеем, главной улицей Нью-Йорка. Ошарашенные прохожие замирали на месте и лишь тогда имели возможность прочесть то, что было написано далее помельче: «бы вне всякого сомнения, ежели бы не носил в нашем неверном климате теплого шерстяного белья компании „Гарленд“». Представитель Белого Дома подал на безстыжую фирму в суд за использование высокого титула в коммерческих целях.

Слава Богу, у нас до такого еще не дошли и вряд ли когда-нибудь дойдут, с удовлетворением подумал коллежский асессор. Все-таки государь император это вам не какой-то там президент.

Как человека неравнодушного к изящной словесности, его заинтересовал заголовок:

Литературные чтения

В обширной зале дома княгини Трубецкой состоялось чтение профессора И.Н.Павлова о современной литературе, собравшее множество слушателей.