?Богохульство

Дуглас Престон

Иная реальность (Эксмо)Уайман Форд #2

Крупнейший в мире ускоритель частиц «Изабелла», спрятанный глубоко в недрах аризонской горы, создан для того, чтобы смоделировать Большой Взрыв и узнать, как зародилась Вселенная. Это самая дорогая в мире машина. Поможет ли она познать тайны бытия? Или же, как предрекают некоторые, породит черную дыру, которая поглотит землю? Или, как надрывно кричат телепроповедники, это попытка опровергнуть Библию и существование Господа Бога?

Команда из двенадцати ученых, работающая с «Изабеллой», обнаруживает нечто такое, что должно остаться вечным секретом – иначе поколеблются основы мироздания. Однако правительству не нравится молчание «высоколобых», и по его просьбе на секретный объект отправляется Уайман Форд, бывший агент ЦРУ, – чтобы выведать тайну «Изабеллы»…

Дуглас Престон

Богохульство

Douglas Preston

Blasphemy

© 2007 by Splendide Mendax, Inc. Published by arrangement with Tom Doherty Associates, LLC.

© Перевод на русский язык. Волкова Ю. А., 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

Посвящается Присцилле, Пенни, Эллен, Джиму и Тиму

Глава 1

Июль

Кен Долби стоял перед блоком управления и бережно перемещал рычаги «Изабеллы». На миг замерев, он посмаковал мгновение, открыл решетчатую коробку и опустил еще один рычажок, красного цвета.

Самая дорогая на земле машина включилась, не издав ни звука и не подав ни единого сигнала. Лишь в Лас-Вегасе, на удалении двухсот миль, едва заметно мигнули электрические огни.

Чуть погодя под ногами Долби слегка завибрировал пол. К «Изабелле» Кен относился, будто к женщине. В иные минуты, когда его воображение особенно разыгрывалось, она представлялась ему высокой стройняшкой с крепкой, темной, словно ночь в пустыне, покрытой капельками пота спиной. «Изабелла»… Своими чувствами он не делился ни с кем, опасаясь насмешек. Для остальных ученых, занимавшихся этим проектом, «Изабелла» была неодушевленным предметом, безжизненной машиной, созданной для научно-исследовательских работ. Долби же с тех самых пор, когда семилетним мальчишкой собрал первый радиоприемник из набора «Юный физик», питал ко всем своим творениям глубокие чувства. «Фред». Так звали тот приемник. Думая о «Фреде», Долби видел перед собой белокожего толстячка с рыжими, как морковь, волосами. Свою первую ЭВМ он нарек «Бетти». В его воображении она была проворной умницей-секретаршей. Объяснить, почему его детища обретают характер и человеческий облик, Долби не мог. Так случалось, и все.

Теперь все его мысли занимала эта машина, самый мощный в мире ускоритель элементарных частиц. «Изабелла».

– Ну, как она? – спросил Хазелиус, руководитель группы, подходя и дружески похлопывая Долби по плечу.

– Мурлычет, как кошка, – ответил тот.

– Ну, и славно. Прошу внимания, – обратился Хазелиус ко всей команде. – У меня есть предложение.

Когда члены группы, отвернувшись от рабочих станций, устремили на него взгляды и замерли в ожидании, руководитель пересек кабинетик и остановился у самого большого плазменного экрана. Невысокий, худой, ухоженный и беспокойный, как хорек в неволе, он секунду-другую потоптался на месте, взглянул на коллег и широко улыбнулся. Его исключительная одаренность и способность лидерствовать не переставали удивлять Долби.

– Дорогие мои друзья, – начал Хазелиус, обводя группу взглядом бирюзовых глаз. – Мы в одна тысяча четыреста девяносто втором году; стоим на палубе «Санта-Марии», всматриваемся в морской горизонт и вот-вот увидим берег Нового Света. Да, да! Сегодня мы достигнем неведомого горизонта и ступим на землю нашей собственной Америки!

Он взял сумку «Чэпмен», которую повсюду носил за собой, достал бутылку «Вдовы Клико», поднял ее, точно трофей, и, блестя глазами, с шумом поставил на стол.

– Разопьем вечером, когда сойдем на берег. То есть когда позволим «Изабелле» поработать на полной мощности.

Новость приняли молча. Первой заговорила Кейт Мерсер, заместительница руководителя проекта:

– Мы же планировали сначала трижды испытать ее на девяноста пяти процентах… Что-то изменилось?

Хазелиус ответил на ее изумленный взгляд улыбкой.

– Мне не терпится. А тебе?

Мерсер смахнула с лица прядь блестящих темных волос.

– А если образуется микроскопическая черная дыра?

– Ты же сама просчитала, что это практически невозможно.

– Я могла ошибиться.

– Ты никогда не ошибаешься. – Хазелиус улыбнулся и взглянул на Долби. – А ты как считаешь? «Изабелла» готова?

– Еще как готова.

Хазелиус широко расставил руки.

– Итак?

Ученые стали переглядываться. Можно ли пойти на такой риск? Последнее слово сказал Волконский, программист-россиянин.

– Решено!

Он шлепнул поднятой рукой по ладони Хазелиуса. Остальные принялись похлопывать друг дружку по спине, обмениваться рукопожатиями и обниматься, словно члены бейсбольной команды перед началом игры.

* * *

Пять часов спустя Долби, за это время вливший в себя пять чашек отвратительного кофе, стоял перед огромным плоским экраном. Тот до сих пор был темным: запущенные пучки протонов еще не столкнулись. Сначала коллайдер бесконечно долго «раскочегаривался», потом охлаждались сверхпроводящие магниты, используемые для удержания и коррекции пучков. Потом магниты проверили, потом запустили многочисленные тестовые программы, после чего увеличили мощность на пять процентов.

– Текущий показатель – девяносто, – сказал Долби.

– Черт, – проворчал где-то у него за спиной Волконский, ударяя по кофеварке «Санбим» так, что она загремела, будто Железный Человек. – Не успеть оглянуться, уже пусто!

Долби тайком улыбнулся. Они пробыли на столовой горе полмесяца и неплохо друг друга узнали. Волконский был хитрецом, сутулился, носил бородку – прилипший к подбородку клочок лобковых волос – и рваные футболки; длинные волосы почти не мыл и не расчесывал, и походил скорее на опустившегося европейца-бродягу или на наркомана, чем на мозговитого специалиста по программному обеспечению. Впрочем, многие из группы были ему под стать.

Время шло своим ходом.

– Пучки выровнены и сфокусированы, – сказала Рей Чен. – Энергия – четырнадцать тераэлектрон-вольт.

– «Изабелла» работать что надо, – похвалил Волконский.

– Все мои системы в норме, – сообщил Чеккини, физик, специалист по частицам. – Все лампочки светятся зеленым.

– А с безопасностью как обстоят дела, мистер Уордлоу?

– Вокруг ни души, только койоты да кактусы, – отозвался с охранного пункта Уордлоу, старший офицер разведывательной службы.

– Прекрасно, – сказал Хазелиус. – Пора. – Он театрально помедлил. – Кен? Сталкивай пучки.

Сердце Долби забилось чаще. С легкостью пианиста-профессионала он прикоснулся своими похожими на паучьи лапки пальцами к нескольким клавишам, вводя ряд команд.

– Есть.

Громадные плоские экраны на стенах внезапно ожили. По воздуху разнеслась свист-песня, возникшая из ниоткуда и отовсюду.

– Что это? – встревоженно спросила Мерсер.

– Через детекторы проходят триллионы частиц, – ответил Долби.

– Боже мой… Гудение, как из монолита в «Две тысячи первом».

Волконский ухнул, подражая обезьяне, но никто не обратил на него внимания.

На центральном экране визуализатора возникло изображение. Долби уставился на него, как зачарованный. Картинка напоминала цветок: точка внизу и выплывающие из нее дрожащие и переплетающиеся цветные струи. Казалось, они так и норовят сойти с поверхности. Долби любовался небывалой красотой в благоговейном восторге.

– Столкновение проходит успешно, – сказала Рей Чен. – Пучки сфокусированы и коллимированы. Все идет как по маслу, черт возьми!

Послышались радостные возгласы, кто-то даже хлопнул в ладоши.

– Дамы и господа, – объявил Хазелиус, – добро пожаловать на берег Нового Света. – Он указал на монитор. – Перед вами то, что происходило в первые доли секунды после Большого Взрыва. – Он повернулся к Долби. – Кен, будь добр, увеличь постепенно мощность до девяноста девяти.

Долби прошелся пальцами по клавиатуре, и сверхъестественный звук немного усилился.

– Девяносто шесть, – произнес он.

– Энергия – семнадцать целых четыре десятых тераэлектронвольт, – сказала Чен.

– Девяносто семь… девяносто восемь…

Воцарилось напряженное молчание, нарушаемое лишь гудением откуда-то из-под земли. Казалось, вся гора вокруг поет странную песню.

– Пучки по-прежнему сфокусированы, – произнесла Чен. – Энергия – двадцать две целых пять десятых тераэлектронвольт.

– Девяносто девять.

«Изабелла» «заголосила» еще громче, еще звучнее.

– Секундочку, – сказал Волконский, горбясь над уставленным чудо-компьютерами рабочим столом. – «Изабелла»… как будто терять скорость.

Долби резко повернул голову.

– Оборудование в полном порядке. «Глючат» снова твои компьютерные программы.

– Да нет, с программами никакие проблемы, – пробурчал Волконский.

– Подождите-ка, – сказала Мерсер. – Может, все же возникла миниатюрная черная дыра?

– Нет, – ответила Чен. – Излучением Хокинга здесь и не пахнет.

– Девяносто девять и пять, – произнес Долби.

– А у меня двадцать два и семь тераэлектронвольт, – сообщила Чен. – И выброс заряженных частиц.

– Каких? – спросил Хазелиус.

– Неизвестных резононов. Взгляните.

По обе стороны цветка, изображенного на мониторе, запульсировали красные лопасти, похожие на огромные уши клоуна.

– Жесткое рассеяние, – сказал Хазелиус. – Может, это глюоны. И гравитон Калуцы-Кляйна.

– Нет, это исключено, – возразила Чен. – При такой-то энергии?

– Девяносто девять и шесть.

– По-моему, разумнее остановиться, Грегори, – сказала Мерсер. – Происходит слишком много странного.

– Неизвестные резононы… Само собой, – произнес Хазелиус обычным голосом, однако будто отделившись от остальных. – Мы же ступили на неизведанную территорию.

– Девяносто девять и семь, – сказал Долби. В своей машине он не сомневался ни капли и мог запустить ее на полную мощь, а если потребуется, даже выйти за допустимые пределы. Задумываясь о том, что в эти минуты они расходуют почти четверть энергии, вырабатываемой плотиной Гувера, он поеживался от волнения. Вот почему им приходилось ставить эксперименты посреди ночи – в это время энергорасход в округе был минимальный.

– Девяносто девять и восемь.

– Происходит некое совершенно не изученное взаимодействие! – воскликнула Мерсер.

– Чего тормозить, дурень? – закричал Волконский на свой компьютер.

– Нет… мы и правда имеем дело с теорией Калуцы-Кляйна, – произнесла Чен. – Невероятно!

На экране с цветком возникли помехи.

– «Изабелла» как-то странно себя вести, – заметил Волконский.

– В каком смысле? – спросил Хазелиус, сидя в своем кресле посреди центра управления.

– Будто ехать по ухабам.

Долби поднял глаза к потолку. Волконский действовал ему на нервы.

– У меня все идет, как надо. Исправно работают все системы.

Волконский суетно впечатал какую-то команду, выругался по-русски и шлепнул ладонью по монитору.

– Грегори, тебе не кажется, что необходимо сбросить мощность? – спросила Мерсер.

– Подождем еще минутку, – отозвался Хазелиус.

– Девяносто девять и девять, – сказал Долби.

В последние пять минут царившая в кабинете дрема сменилась лихорадочным бодрствованием. Предельное напряжение, казалось, можно было пощупать рукой. Один Долби сохранял обычное спокойствие.

– Я согласен с Кейт, – произнес Волконский. – Говорю же: «Изабелла» странный. Надо сбросить мощность.

– Всю ответственность я беру на себя, – сказал Хазелиус. – Ничего сверхъестественного, на мой взгляд, еще не происходит. Информационный поток со скоростью десять терабит в секунду немного замедляет ход, только и всего.

– Только и всего?

– Мощность – сто процентов, – объявил Долби с нотками удовлетворения в невозмутимом голосе.

– Энергия пучков – двадцать семь целых тысяча восемьсот двадцать восемь десятитысячных тераэлектронвольт, – сообщила Чен.

Помехи пошли и по компьютерным мониторам. Кабинет наполнился еще более звучным пением, доносившимся неизвестно откуда. Цветок на визуализаторе исказился и разросся. Посередине возникла черная точка, будто дыра.

– Ого! – воскликнула Чен. – Данные исчезают.

Цветок задрожал. По нему поползли темные полосы.

– Кошмар! – закричала Чен. – Я не шучу – информация пропадает!

– Это нельзя, – ответил Волконский. – Информация не может пропасть. Исчезай частицы.

– Подождите-ка. Частицы тоже не могут исчезнуть.

– Но исчезай.

– Нет ли проблем с программным обеспечением? – спросил Хазелиус.

– Никакие проблемы, – громко ответил Волконский. – Дело в самой машине.

– Да пошел ты, – пробормотал себе под нос Долби.

– Грегори, «Изабелла» на пределе возможностей, – сказала Мерсер. – Надо сейчас же снизить мощность.

Черная точка на экране стала расти и поглощать цветок. Ее яркие разноцветные края судорожно вибрировали.

– Нет, это полное безумие, – пробормотала Чен. – По-моему, время и пространство делают немыслимый крен. Такое впечатление, будто это центр черной дыры или что-то вроде того. По-видимому, мы и впрямь ее создали.

– Это невозможно, – подключился к разговору математик Алан Эдельштайн, который все это время тихо сидел за столом, корпя над своими подсчетами. – Нет никаких признаков излучения Хокинга.

– Клянусь, возникла дыра! – воскликнула Чен.

На экране, отображавшем в реальном времени ход работы, проносились, точно поезд-экспресс, символы и цифры. С самого большого верхнего монитора исчез дрожащий цветок, полностью поглощенный чернотой. Внезапно во мраке возникло призрачное движение, напоминавшее парящую в ночи летучую мышь. Долби в изумлении уставился на экран.

– Черт! Грегори, да скиньте же мощность! – закричала Мерсер.

– «Изабелла» не принимать информацию! – завопил Волконский. – Выходить из-под контроля!

– Попробуй удержать ее хотя бы на минутку, – велел Хазелиус. – Сейчас мы что-нибудь придумаем.

– Ушла! – воскликнул русский, резко поднимая руки и откидываясь на спинку стула с выражением полной растерянности на узком лице. – Связь с «Изабеллой» больше нет!

– А мои приборы до сих пор показывают, что все в пределах нормы, – сказал Долби. – По-видимому, произошел серьезный сбой в твоем программном обеспечении, только и всего.

Он вновь посмотрел на визуализатор. В черноте возникало новое изображение. Настолько необыкновенно прекрасное, что в первые мгновения было невозможно трезво раздумывать, что это. Долби огляделся по сторонам. На экран больше никто не смотрел – все изучали приборные панели и компьютерные мониторы.

– Эй! Посмотрите-ка… Кто-нибудь понимает, что происходит? – спросил он.

Ответа не последовало. Все были слишком заняты своими делами. Диковинное пение не смолкало.

– Послушайте, я ведь всего-навсего инженер, – сказал Долби. – Объясните же мне, гении-теоретики, что это такое? Алан… по-твоему, это в порядке вещей?

Алан Эдельштайн поднял глаза и рассеянно взглянул на большой экран.

– Всего лишь случайные данные, – пробормотал он.

– Случайные? Что ты имеешь в виду? Изображение обретает какую-то форму!

– Компьютеры вышли из строя. Конечно, это случайные данные, что же еще?

– Я бы в жизни не назвал это «случайностью». – Долби впился в изображение взглядом. – Оно же двигается. Там что-то есть, клянусь. Почти живое… Такое чувство, что ему вздумалось выпрыгнуть. Грегори, ты это видишь?

Хазелиус посмотрел на экран и на миг замер в изумлении.

– Рей? Что это с визуализатором?

– Понятия не имею. Послушайте, а мне поступает совершенно упорядоченный поток данных от детекторов… По-моему, «Изабелла» работает вполне нормально.

– Что означает эта картинка на экране?

Чен взглянула на большой монитор, и ее глаза расширились.

– Боже… Не знаю.

– Оно движется, – произнес Долби. – И как будто… приближается.

Детекторы продолжали петь. В кабинете от этого громкого воя стоял непрерывный гул.

– Рей, да это же пустая информация, – сказал Эдельштайн. – Компьютеры накрылись… Зачем обращать на это столько внимания?

– Не сказал бы, что это бессмыслица, – пробормотал Хазелиус, не сводя с монитора глаз. – Майкл, а ты что думаешь по этому поводу?

Специалист по частицам смотрел на визуализатор, будто околдованный.

– Ничего не понимаю… Ни цвета, ни формы не соответствуют ни энергии частиц, ни зарядам, ни классам… Такое впечатление, будто это некое странное облако из магнитно удерживаемой плазмы.

– Говорю же, – воскликнул Долби, – оно движется и вот-вот выйдет. Похоже на… Господи! Что это?

Он сильно зажмурился, будто от приступа дикой боли. Возможно, ему что-то привиделось. А когда открыл глаза, на экране, постепенно увеличиваясь в размерах, продолжало что-то двигаться.

– Выключите! Выключите «Изабеллу»! – заорала Мерсер.

Монитор вдруг изрезали помехи. Мгновение спустя он погас.

– Что за чертовщина? – закричала Чен, принимаясь неистово бегать пальцами по клавиатуре. – У меня исчезли все набранные данные!

Посередине большого экрана внезапно высветилось два слова. Вся команда ученых затаила дыхание. Стих даже голос Волконского, не смолкавший от оживления. Замерло все вокруг.

Волконский вдруг разразился отчаянно-напряженным и надрывно-истерическим смехом.

– Сукин ты сын! – взревел Долби, охваченный приступом ярости. – Это все твои штучки! Ты все подстроил? Ты?

Волконский закрутил головой, тряся жирными волосами.

– По-твоему, это смешно? – прогремел Долби, сжимая кулаки и делая шаг в сторону программиста. – Сорвал эксперимент, в который вбухали сорок миллиардов долларов, и заходишься от хохота?

– Ничего я не срывать, – огрызнулся Волконский, вытирая рот рукой. – Иди к черту!

Долби обвел взглядом всю группу.

– Кто это сделал? Кто выкинул этот идиотский фокус? – Он снова посмотрел на монитор и, сотрясаясь от бешенства, громко прочел, будто выплюнул, возникшие на нем слова: – «Доброго здоровья!» – Он повернулся к коллегам. – Узнаю, чьих это рук дело, – убью!

Глава 2

Сентябрь

Уайман Форд внимательно рассматривал кабинет доктора Стэнтона Локвуда III, научного консультанта при администрации президента США, расположенный на Семнадцатой улице. Проработав в Вашингтоне много лет, Форд знал по опыту: подобные офисы – отражение того, какими их хозяева стремятся быть в глазах общественности. Но прячутся в этих же кабинетах и некие тайны, свидетельствующие об истинной сути их обитателей. Подобную тайну Форд и хотел обнаружить.

Стиль, в котором был оформлен офис Локвуда, Форд называл «Вашингтонская шишка, брокер-властитель», сокращенно – «ВШБВ». Куда ни глянь, тут повсюду красовался антиквариат высшего качества, начиная с чудовищно огромного письменного стола времен Второй империи и заканчивая французскими каминными часами с позолотой и неброской расцветки султанабадским ковром на полу. Любой элемент здешней обстановки, вне всякого сомнения, стоил целое состояние. Одна из стен, как и полагается, пестрела дипломами в рамках, наградами и фотографиями, на которых обитатель кабинета был изображен с президентами, послами и членами правительства.

Стэнтон Локвуд хотел казаться влиятельным богачом, наделенным властью и не лишенным благоразумия. Однако Форд сразу почувствовал, что для достижения своих целей бедняга прилагает невероятные усилия. Иными словами, этот человек старательно выдает себя за того, кем на самом деле не является.

Дождавшись, когда гость опустится на стул, Локвуд сел в кресло по другую сторону кофейного столика, положил ногу на ногу и расправил длинной белой рукой складочку на габардиновых брюках.

– Начнем, пожалуй, с обычных формальностей, – сказал он. – Меня зовут Стэн.

– Уайман. – Форд откинулся на спинку стула и внимательнее рассмотрел собеседника.