Войти
AndroidLib » Читалка
Найди меня
Найди меня
Дж. С. Монро
Новый мировой триллер
Пять лет назад темной ночью Роза дошла до конца причала, посмотрела в воду и прыгнула. Она училась в Кембридже и была блестящей студенткой, но недавно потеряла отца и впала в депрессию…
Все эти годы Джар, парень Розы, не может забыть о ней. Он видит Розу везде – ее лицо в окне поезда, ее фигура на утесе. Неожиданная встреча в метро, полученное письмо и вдруг найденный тетей Розы дневник в корне меняют всю его жизнь.
Так ли все было на самом деле?
Мертва ли Роза?
И если да, то кто играет в игры с теми, кого она оставила?
Чем глубже он копает, тем сильнее запутывается. Ему открывается мрачный мир, в котором все не то, чем кажется… Джар оказывается в самом центре еще более серьезной загадки, разгадка которой должна пролить свет на события той темной ночи. Но не будет ли это расследование угрожать его собственной жизни?
Дж. С. Монро
Найди меня
J.S. Monroe
FIND ME
Copyright © J.S. Monroe, 2017
© Павлова И., перевод, 2018
© ООО «Издательство АСТ», 2018
* * *
Посвящается Хиллари
И пусть прошло в скитаньях много лет
В краях пустынных и краях холмистых, –
Я деву разыщу и обниму
И поцелуем губ коснусь искристых.
Уильям Батлер Йейтс
«Песня Энгуса-скитальца»[1 - Пер. Анны Блейз.]
Я нашла ее несколько минут назад в углу комнаты, с крылышками, поднятыми вверх и сложенными словно руки человека в молитве. Неужели, взглянув на мою жизнь, она предпочла скрыть от меня свою красоту? Я не могу винить ее за это.
Любовь к бабочкам я переняла от отца. Стоило одной из них залететь в дом, как он сразу же бросал все дела и спешил ее выпустить на волю. Вчера, когда мы плавали на лодке, отец увидал перламутровку – так он назвал бабочку, севшую на парусный мешок и подставившую крылышки лучам яркого солнца. Отец подозвал меня, но, едва я приблизилась, как красавица вспорхнула и куда-то полетела. И мы лишь молча наблюдали за тем, как она, беспечная и храбрая, быстро уносится прочь – слишком далеко от суши, чтобы уцелеть и вернуться живой.
Как зовется моя сегодняшняя находка, я точно не знаю. Но мне хочется разомкнуть ее крылышки, чтобы привнести хоть немного красок в свою обесцвеченную жизнь. Только ведь это будет жестокостью, а ее и так уже предостаточно.
– Она просто отдыхает, – говорит отец. Я не видела, как он вошел, но его манера неожиданно появляться и подавать голос никогда не пугала меня. В последние недели он бывает здесь довольно часто, исчезая обычно так же тихо, как и появляется. – Характерная окраска нижней стороны крылышек помогает ей оставаться незамеченной.
Я постараюсь оставаться незамеченной и сохранить ту красоту, которая, быть может, у меня еще осталась, для Джара. И однажды – с помощью отца – я снова расправлю свои крылья под лучами яркого солнца.
Часть первая
1
Прошло пять лет с похорон Розы, но Джар распознал ее лицо сразу. Она стола на эскалаторе, движущемся вверх, а он спускался вниз, снова опаздывая на работу после очередной ночи на другом конце города. На обоих эскалаторах толпилось множество людей, но Джару казало, будто подземка принадлежит только им – им двоим, проезжающим друг мимо друга, и больше никому… Словно они с Розой – последние люди на этой Земле.
Первый порыв Джара – окликнуть ее, услышать, как ее звонкое имя разносится над невообразимым гулом, стоящим в подземке в час пик. Но он цепенел не в силах ни сказать, ни предпринять что-либо. И только провожал взглядом эскалатор, поднимающий Розу на поверхность Лондона. Куда она направляется? Где она была?
Биение его сердца резко участилось, а ладонь на черном резиновом поручне вдруг стала влажной от пота. Джар снова пытался позвать Розу, но ее имя застряло у него в горле. Она выглядела рассеянной и обеспокоенной чем-то. То ли не в настроении, то ли неважно себя чувствовала. От пышных волос на ее голове не осталось и следа. Теперь она была обрита наголо. Так это было странно и непривычно! Совсем не вязалось с тем образом, что хранила его память. И осанка у Розы уже не такая прямая, как ему помнилось. Словно ее придавил своим тяжким грузом старый рюкзак за плечами с цветастой сумкой для палатки, свисающей вниз. Одежда на Розе тоже была какая-то мешковатая: свободные, сродни шароварам Али-Бабы, брюки и куртка из флиса, неопрятная и явно не по размеру. Но Джар узнал бы ее силуэт даже по тени на кусте дрока. А зелено-голубые глаза, танцующие под нахмуренными бровями! И эти поджатые озорные губы…
Поглядев вниз, будто выискивая кого-то глазами, Роза сошла с ползучей ленты, вливаясь в поток идущих пассажиров. Мимо Джара в струе теплого ветерка пролетела газетная страница, кружась и складываясь сама собой. Не обращая на нее никакого внимания, Джар просканировал людей, следующих за Розой. Двое мужчин пробивались сквозь толпу, расталкивая народ со спокойной уверенностью во вседозволенности. А за ними, словно игральные карты, перетасовывались рекламные объявления.
Расстроенный, Джар оглядел со всех сторон кучку туристов, перекрывших ему путь; увы, одним его взглядом их было не рассеять. Разве путеводители по Лондону не предупреждают гостей города, что стоять на эскалаторе следует справа? Но Джар сдерживался, вспомнив собственную нерешительность в первые дни пребывания в Лондоне, по прилете из Дублина. Ну, вот, наконец он свободен! Как мальчишка, Джар перепрыгнул через балюстраду эскалатора, чтобы снова вернуться наверх. И уже не останавливаясь стремительно бежал по ленте, перескакивая через две ступеньки сразу.
«Роза! – выкрикивал Джар, приближаясь к турникетам. – Роза!» Но его голосу не хватало ни убедительности, ни достаточной твердости, чтобы кто-нибудь обернулся на этот зов. Пять лет – большой срок… Джар прочесывал полный народу кассовый зал, но Розы там не находил. «Наверное, она свернула налево, в главный вестибюль Паддингтонского вокзала», – предполагал он.
Несколькими минутами раньше Джар, стесненный в средствах больше, чем следовало бы за неделю до зарплаты, проскользнул через турникет за спиной ничего не подозревавшего пассажира. Теперь ему предстояло повторить тот же трюк, пристроившись за пожилым мужчиной. Джар показал старику, куда прикладывается билет и прошел через турникет вместе с ним. Но легкость, с которой ему удается миновать детектор, не принесла ему ни удовлетворения, ни радости. Это была лишь жалкая уловка, прикрытая почтением молодости перед старостью!
Джар бежал дальше до тех пор, пока не оказался в самом центре главного вестибюля. Под высоким арочным сводом брюнелевского творения он останавился и, упираясь руками в колени, перевел дух. Где же Роза?
А затем он снова заметил ее – Роза направлялась к 1-й платформе, на которой готовился к отправлению поезд на Пензанс. Петляя между толкущимися на его пути людьми, Джар чертыхаясь и извиняясь не выпускает из вида ее рюкзак.
На пути был киоск с поздравительными открытками. (Когда-то открытки, купленные в таких вот киосках, они просовывали друг другу под двери комнат в студенческом общежитии – шутя и одновременно желая произвести впечатление.) Обогнув угол киоска, Джар наконец увидел не только рюкзак, но и саму Розу: проходя мимо вагонов первого класса вперед, она бросила быстрый взгляд назад через плечо. Инстинктивно Джар тоже обернулсяся. В их сторону направляются двое мужчин; один из них держит палец у уха.
Джар снова смотрел на платформу. Кондукторша дунула в свисток, призывая Розу отойти в сторону. Но та игнорировала пронзительное предупреждение, распахивая тяжелую дверь и сразу же захлопывая ее за собой с решительным грохотом, разносящимся по всей станции.
Теперь его очередь подойти к поезду. «Встаньте в сторону», – опять кричала кондукторша, а вагоны между тем приходят в движение.
Джар бросился к двери, но Роза уже шла по проходу в поисках места и извинялась, если задевала кого-то. Стараясь не отставать от набирающего скорость поезда, Джар видел, как она закинула рюкзак на полку и села у окна. Кажется, она наконец осознавала, что за оконным стеклом кто-то был. Но все-таки игнорировала его, устраиваясь поудобнее, а потом подбирая брошенную газету и переводя взгляд на багажную полку.
Поезд двигался уже слишком быстро, однако Джар на бегу все же успел шлепнуть по стеклу вагона ладонью. Роза подняла на него глаза – широко раскрытые, но не от радости, а от тревоги. А Роза ли это? Джар уже не был уверен. Она ведь даже бровью не повела. Ничем, ни единым намеком не показала, что знает его, что они когда-то любили друг друга, и эта любовь была смыслом жизни обоих. Джар спотыкался, замедлил шаг и остановился, глядя, как удаляется поезд, а она пристально смотрит на него – как незнакомка на незнакомца.
2
Кембридж, летний триместр 2012 г.
Я знаю, что мне не стоит этого писать – не следует оставлять по себе никаких записей, никаких «инверсионных следов в небе Фенленда», как сказала бы мой психотерапевт. Но я вела дневник всю свою жизнь, и мне так нужно с кем-нибудь поговорить.
Сегодня вечером я опять вышла в город с театральной группой. Похоже, я получу роль Гины Экдал[2 - Персонаж драмы Г. Ибсена «Дикая утка». – Здесь и далее примеч. пер.], если захочу. И я продолжаю себе твердить, что делаю всё это ради отца.
Ну да, конечно, не совсем всё. Когда мы сначала зашли в паб, я позволила себе лишнего. Свечи на столах пылали как распятия – красивые и, пожалуй, пророческие. Но это было не то, на что я надеялась. Кажется, я расцеловала Сэма, режиссера, и, наверное, еще Бет, играющую м-с Сорби. Я бы набросилась с объятиями и поцелуями на всю труппу, если бы не вмешалась Элли.
Я не буду повторять свою попытку, но я настроена выжать из того времени, что мне отведено здесь, по максимуму. Я знаю эту публику, я знаю эту жизнь. Это не мое, но все же лучше моих первых двух триместров («Михайлова триместра» и «Великопостного триместра», как отец настоятельно просил меня называть их. Только я придерживаюсь названий по сезонам). Сойтись не с теми людьми очень легко; гораздо труднее потом отделаться от них, никого не оскорбив и не обидев своим высокомерием.
Выйдя из паба, мы отправились поесть, хотя я вовсе не была голодна. Понятия не имею, куда мы забрели – в какой-то ресторанчик у реки. А я все еще была изрядно пьяна, пока не подошел момент расплачиваться.
И именно в тот момент я увидала его. Почему сейчас, когда у меня осталось так мало времени? Почему не в мой первый триместр?
Он обходил столик, принимая оплату с каждого из нас. Один счет, поделенный на четырнадцать человек, – можете себе такое представить? Но этот парень не жаловался и не ворчал; он не выказал никакого недовольства, даже когда не прошел платеж по моей карточке.
– Аппарат барахлит, – произнес он так тихо, что я едва расслышала его слова. – Мы вне зоны. Вам лучше пройти к кассе.
– Что? – переспросила я, глядя на него. У меня рост немаленький, но этот парень был высокий и здоровый – прям как медведь, только с гладко выбритым подбородком и легким провинциальным ирландским акцентом.
Он наклонился ко мне так, чтобы никто не услышал наш разговор. Его дыхание было теплым, а тело пахло чистотой. Сандалом, быть может.
– Нужно попробовать прокатать вашу карточку еще раз, ближе к кассе.
Во взгляде, который он бросил на меня, сквозила то ли добрая, то ли снисходительная, но убеждающая улыбка, заставившая меня подняться из-за столика и последовать за ним к кассе. И мне понравились его большие чистые руки и сдержанное кольцо на большом пальце. Хотя этот парень с тесно сомкнутыми губами и широким нижним овалом лица, резко заострявшимся в подбородке, вовсе не был моим «типажом».
Выбрав момент, когда нас никто не мог услышать, он обернулся и уже более громким голосом сказал, что моя карточка была отклонена.
– Мне рекомендовали изъять вашу карту и разрезать ее. – Тут парень ухмыльнулся. И эта ухмылка мгновенно изменила его крупное лицо: оно прояснело и стало более пропорциональным; подбородок смягчился, а скулы приподнялись.
– И как мы поступим? – спросила я, радуясь тому, что эту ситуацию нам придется расхлебывать вместе. Со дня приезда у меня было туго с деньгами, а сейчас я и вовсе на полной мели.
Парень посмотрел на меня сверху вниз и, как мне показалось, впервые осознав, насколько я пьяна. А затем бросил взгляд на наш столик.
– Труппа? – спросил он.
– Как вы догадались?
– Никто из них не оставляет чаевых.
– Может быть, они оставят их наличными от всего столика, – сказала я, вдруг встав на защиту своих новых друзей.
– Что ж, это будет впервые.
– Сразу видно, что вы не актер, – сказала я.
– Да, я не ак-тер, – подтвердил парень, выговорив второй слог так, что он стал созвучным со словом «ор». И от этого я почему-то почувствовала себя смущенной и сконфуженной.
– А что вы делаете, когда не задеваете моих друзей? – переспросила я.
– Я учусь.
– Здесь, в Кембридже?
Это был глупый и несколько надменный вопрос, и парень даже не подумал отвечать на него.
– Я также немного пишу, – вместо этого произнес он.
– Чудесно, – брякнула я.
Но уже не слушала его. В моем мозгу снова зароились мысли о своей доли в счете и полном отсутствии денег для ее оплаты. Как же мне не хочется, чтобы кто-либо из труппы узнал, что у меня за душой нет ни гроша. (Пусть для студентов это и норма.) И в то же время я не могу им признаться, что мои финансовые затруднения – как и все мои прочие сложности – скоро закончатся. Я не могу сказать об этом вообще никому.
– Моих чаевых от других гостей заведения хватит, чтобы уплатить за вас, – произнес парень.
На мгновение я лишилась дара речи.
– А почему ты хочешь это сделать? – От неожиданности я даже тыкнула ему.
– Потому что мне показалось, что вы впервые тусите с этими людьми и пытаетесь произвести на них впечатление. Неспособность расплатиться может стоить вам роли. А я уже нацелился прийти посмотреть на вашу игру. Ибсен хорош, вы же знаете.
Мы молча посмотрели друг на друга. А потом он подхватил меня за локоть – меня уже сильно покачивало и начинало мутить.
– С вами все в порядке? – уточнил парень.
– Вы можете отвезти меня домой? – Тон моего голоса – невнятный, просительный – прозвучал как-то неправильно, как будто это сказала не я, а кто-то другой.
– Мне еще час работать. – Парень перевел взгляд на Элли, приближавшуюся к нам. – Мне кажется, вашей подруге нужно на свежий воздух, – сказал он ей.
– Роза расплатилась? – спросила Элли.
– Да, все в порядке. – С этими словами парень вернул мне карточку.
И это все, что я могу вспомнить. Я даже не узнала, как его зовут. У меня в памяти осталось лишь первое впечатление: мужчина, не подгоняемый миром, проживающий жизнь в своем собственном размеренном темпе, идущий в ногу со своим временем, как сказал бы отец. Но под личиной размеренности и спокойствия таится неистовость, тщательно обуздываемая страстность. Или я так думаю только потому, что мне так хочется думать?
Теперь меня гложет стыд. Ни у кого из нас нет больших денег, но этот ирландский писатель, подрабатывающий в ресторане, ни на что не жаловался и без всякого неудовольствия обслуживал скупящихся на чаевые студентов, чтобы оплачивать свои счета. Да еще и помог мне – совершенно неплатежеспособной, умудрившейся в считаные дни обнулить свою кредитку.
Часть меня – причем, бо?льшая часть – надеется увидеть этого парня снова. Но я не хочу вовлекать его в то, что меня ждет впереди. Я все еще боюсь, что приняла неверное решение, хотя другого выхода не вижу.
3
Джар сидел за своим рабочим столом, читая извинения от коллег, которым тоже, как и ему, не удалось поприсутствовать на очередном совещании. Совещания проводятся в девять тридцать утра каждый день. И каждый день Джар удивлялся нахальству и изобретательности, с которой другие люди оправдывали свое отсутствие на них. На какие уловки они только не шли! Вчера, например, Тамсин в сообщении по электронной почте отписалась, что опоздает, потому что пожарной бригаде пришлось спасать ее из ванной. Но ее выдумка насчет пожарников раскрылась сразу, как только она заявилась – с пылающим лицом и блузкой, застегнутой не на те пуговицы.
Сегодняшние объяснения были более прозаичные. У Бена стиральная машина залила пол на кухне. Клайв обвинял корову на путях, из-за которой опоздал его поезд из Хартфордшира. Жасмин написала просто: «Вышла из дома без кошелька, пришлось возвратиться». Гораздо в лучшей форме Мария: «Муж съел бутерброды, приготовленные детям в школу; придется делать им другие». «Не плохо!», – думал Джар. Видно, сказывается огромный опыт за ее плечами. И все же ни одно из этих объяснений не сравнится с непревзойденным оправданием Карла, которое он написал прошлым летом: «Мне нужно прийти в себя после Гластонбери. Задержусь на несколько дней».
Карл был единственным союзником Джара на работе и после нее, неустанно веселый, жизнерадостный, всегда готовый пропустить кружку пива и никогда не снимающий с шеи наушники. (Надумав устроить чаепитие на работе, он обходил офис, показывая руками латинскую букву «Т» и сигнализируя всем, что пришло время прерваться на чай.) А когда Карл не ведет музыкальный канал на сайте, посвященном искусствам, который они делают вместе с Джаром, то выступает в роли джанглового МС, рассказывая всем, кто готов его слушать, что джангл – не ретро и никогда не выходил из моды, а сейчас и вовсе популярен как никогда. Карл также питал нездоровое пристрастие к компьютерам, частенько забывая, что Джара не интересуют ни разработка приложений, ни парадигмы программирования.
Просмотрев извинительные отписки коллег, Джар попытался объяснить свое собственное опоздание. Только как оно будет воспринято? Да и как могут непосвященные люди истолковать такие слова: «Я только что в подземке увидел свою девушку из универа, покончившую жизнь самоубийством пять лет тому назад. Мне все твердят, что я всё надумываю, что надо жить дальше, двигаться вперед, но я-то знаю, что она жива! Она живет как-то, где-то – не знаю. И я не перестану искать ее, пока не найду. Она не готова была умереть».
Джар рассказал обо всем только Карлу. Никого больше он в свои дела посвящать не собирался. Он знал, что о нем думали другие. Точнее, гадали: что этот молодой и уже премированный ирландский писатель, первый сборник рассказов которого, если и не имел коммерческого успеха, то был замечен критиками, делает в седьмом круге офисного ада в Энджеле, придумывая в погоне за количественными показателями трафика сомнительные кликбейты о Майли Сайрус? К сожалению, первым блоком, который ему предложили проработать, был блок о писателях: десяти авторах, утративших былую харизму. И иногда Джар задается вопросом – а была ли харизма когда-нибудь у него самого?
В последние месяцы он видел Розу все чаще: то за рулем проезжающей мимо машины, то в пабе, то на верхнем этаже автобуса № 24 (на одном из передних мест, где она садилась всегда, когда были в Лондоне и ехали в Камден). У его видений есть вполне определенное название: по мнению их семейного врача в Голуэе, это не что иное, как «галлюцинации после тяжелой утраты близкого человека». У отца Джара были другие идеи на этот счет; он частенько – возбужденно и пространно – рассуждал о банши, небесной женщине-призраке из ирландской пророческой поэзии. Сколько раз его одергивала мать: «Как ты можешь быть таким бесчувственным сейчас!» Но Джар не брал это в голову. Он был близок с отцом.
Дж. С. Монро
Новый мировой триллер
Пять лет назад темной ночью Роза дошла до конца причала, посмотрела в воду и прыгнула. Она училась в Кембридже и была блестящей студенткой, но недавно потеряла отца и впала в депрессию…
Все эти годы Джар, парень Розы, не может забыть о ней. Он видит Розу везде – ее лицо в окне поезда, ее фигура на утесе. Неожиданная встреча в метро, полученное письмо и вдруг найденный тетей Розы дневник в корне меняют всю его жизнь.
Так ли все было на самом деле?
Мертва ли Роза?
И если да, то кто играет в игры с теми, кого она оставила?
Чем глубже он копает, тем сильнее запутывается. Ему открывается мрачный мир, в котором все не то, чем кажется… Джар оказывается в самом центре еще более серьезной загадки, разгадка которой должна пролить свет на события той темной ночи. Но не будет ли это расследование угрожать его собственной жизни?
Дж. С. Монро
Найди меня
J.S. Monroe
FIND ME
Copyright © J.S. Monroe, 2017
© Павлова И., перевод, 2018
© ООО «Издательство АСТ», 2018
* * *
Посвящается Хиллари
И пусть прошло в скитаньях много лет
В краях пустынных и краях холмистых, –
Я деву разыщу и обниму
И поцелуем губ коснусь искристых.
Уильям Батлер Йейтс
«Песня Энгуса-скитальца»[1 - Пер. Анны Блейз.]
Я нашла ее несколько минут назад в углу комнаты, с крылышками, поднятыми вверх и сложенными словно руки человека в молитве. Неужели, взглянув на мою жизнь, она предпочла скрыть от меня свою красоту? Я не могу винить ее за это.
Любовь к бабочкам я переняла от отца. Стоило одной из них залететь в дом, как он сразу же бросал все дела и спешил ее выпустить на волю. Вчера, когда мы плавали на лодке, отец увидал перламутровку – так он назвал бабочку, севшую на парусный мешок и подставившую крылышки лучам яркого солнца. Отец подозвал меня, но, едва я приблизилась, как красавица вспорхнула и куда-то полетела. И мы лишь молча наблюдали за тем, как она, беспечная и храбрая, быстро уносится прочь – слишком далеко от суши, чтобы уцелеть и вернуться живой.
Как зовется моя сегодняшняя находка, я точно не знаю. Но мне хочется разомкнуть ее крылышки, чтобы привнести хоть немного красок в свою обесцвеченную жизнь. Только ведь это будет жестокостью, а ее и так уже предостаточно.
– Она просто отдыхает, – говорит отец. Я не видела, как он вошел, но его манера неожиданно появляться и подавать голос никогда не пугала меня. В последние недели он бывает здесь довольно часто, исчезая обычно так же тихо, как и появляется. – Характерная окраска нижней стороны крылышек помогает ей оставаться незамеченной.
Я постараюсь оставаться незамеченной и сохранить ту красоту, которая, быть может, у меня еще осталась, для Джара. И однажды – с помощью отца – я снова расправлю свои крылья под лучами яркого солнца.
Часть первая
1
Прошло пять лет с похорон Розы, но Джар распознал ее лицо сразу. Она стола на эскалаторе, движущемся вверх, а он спускался вниз, снова опаздывая на работу после очередной ночи на другом конце города. На обоих эскалаторах толпилось множество людей, но Джару казало, будто подземка принадлежит только им – им двоим, проезжающим друг мимо друга, и больше никому… Словно они с Розой – последние люди на этой Земле.
Первый порыв Джара – окликнуть ее, услышать, как ее звонкое имя разносится над невообразимым гулом, стоящим в подземке в час пик. Но он цепенел не в силах ни сказать, ни предпринять что-либо. И только провожал взглядом эскалатор, поднимающий Розу на поверхность Лондона. Куда она направляется? Где она была?
Биение его сердца резко участилось, а ладонь на черном резиновом поручне вдруг стала влажной от пота. Джар снова пытался позвать Розу, но ее имя застряло у него в горле. Она выглядела рассеянной и обеспокоенной чем-то. То ли не в настроении, то ли неважно себя чувствовала. От пышных волос на ее голове не осталось и следа. Теперь она была обрита наголо. Так это было странно и непривычно! Совсем не вязалось с тем образом, что хранила его память. И осанка у Розы уже не такая прямая, как ему помнилось. Словно ее придавил своим тяжким грузом старый рюкзак за плечами с цветастой сумкой для палатки, свисающей вниз. Одежда на Розе тоже была какая-то мешковатая: свободные, сродни шароварам Али-Бабы, брюки и куртка из флиса, неопрятная и явно не по размеру. Но Джар узнал бы ее силуэт даже по тени на кусте дрока. А зелено-голубые глаза, танцующие под нахмуренными бровями! И эти поджатые озорные губы…
Поглядев вниз, будто выискивая кого-то глазами, Роза сошла с ползучей ленты, вливаясь в поток идущих пассажиров. Мимо Джара в струе теплого ветерка пролетела газетная страница, кружась и складываясь сама собой. Не обращая на нее никакого внимания, Джар просканировал людей, следующих за Розой. Двое мужчин пробивались сквозь толпу, расталкивая народ со спокойной уверенностью во вседозволенности. А за ними, словно игральные карты, перетасовывались рекламные объявления.
Расстроенный, Джар оглядел со всех сторон кучку туристов, перекрывших ему путь; увы, одним его взглядом их было не рассеять. Разве путеводители по Лондону не предупреждают гостей города, что стоять на эскалаторе следует справа? Но Джар сдерживался, вспомнив собственную нерешительность в первые дни пребывания в Лондоне, по прилете из Дублина. Ну, вот, наконец он свободен! Как мальчишка, Джар перепрыгнул через балюстраду эскалатора, чтобы снова вернуться наверх. И уже не останавливаясь стремительно бежал по ленте, перескакивая через две ступеньки сразу.
«Роза! – выкрикивал Джар, приближаясь к турникетам. – Роза!» Но его голосу не хватало ни убедительности, ни достаточной твердости, чтобы кто-нибудь обернулся на этот зов. Пять лет – большой срок… Джар прочесывал полный народу кассовый зал, но Розы там не находил. «Наверное, она свернула налево, в главный вестибюль Паддингтонского вокзала», – предполагал он.
Несколькими минутами раньше Джар, стесненный в средствах больше, чем следовало бы за неделю до зарплаты, проскользнул через турникет за спиной ничего не подозревавшего пассажира. Теперь ему предстояло повторить тот же трюк, пристроившись за пожилым мужчиной. Джар показал старику, куда прикладывается билет и прошел через турникет вместе с ним. Но легкость, с которой ему удается миновать детектор, не принесла ему ни удовлетворения, ни радости. Это была лишь жалкая уловка, прикрытая почтением молодости перед старостью!
Джар бежал дальше до тех пор, пока не оказался в самом центре главного вестибюля. Под высоким арочным сводом брюнелевского творения он останавился и, упираясь руками в колени, перевел дух. Где же Роза?
А затем он снова заметил ее – Роза направлялась к 1-й платформе, на которой готовился к отправлению поезд на Пензанс. Петляя между толкущимися на его пути людьми, Джар чертыхаясь и извиняясь не выпускает из вида ее рюкзак.
На пути был киоск с поздравительными открытками. (Когда-то открытки, купленные в таких вот киосках, они просовывали друг другу под двери комнат в студенческом общежитии – шутя и одновременно желая произвести впечатление.) Обогнув угол киоска, Джар наконец увидел не только рюкзак, но и саму Розу: проходя мимо вагонов первого класса вперед, она бросила быстрый взгляд назад через плечо. Инстинктивно Джар тоже обернулсяся. В их сторону направляются двое мужчин; один из них держит палец у уха.
Джар снова смотрел на платформу. Кондукторша дунула в свисток, призывая Розу отойти в сторону. Но та игнорировала пронзительное предупреждение, распахивая тяжелую дверь и сразу же захлопывая ее за собой с решительным грохотом, разносящимся по всей станции.
Теперь его очередь подойти к поезду. «Встаньте в сторону», – опять кричала кондукторша, а вагоны между тем приходят в движение.
Джар бросился к двери, но Роза уже шла по проходу в поисках места и извинялась, если задевала кого-то. Стараясь не отставать от набирающего скорость поезда, Джар видел, как она закинула рюкзак на полку и села у окна. Кажется, она наконец осознавала, что за оконным стеклом кто-то был. Но все-таки игнорировала его, устраиваясь поудобнее, а потом подбирая брошенную газету и переводя взгляд на багажную полку.
Поезд двигался уже слишком быстро, однако Джар на бегу все же успел шлепнуть по стеклу вагона ладонью. Роза подняла на него глаза – широко раскрытые, но не от радости, а от тревоги. А Роза ли это? Джар уже не был уверен. Она ведь даже бровью не повела. Ничем, ни единым намеком не показала, что знает его, что они когда-то любили друг друга, и эта любовь была смыслом жизни обоих. Джар спотыкался, замедлил шаг и остановился, глядя, как удаляется поезд, а она пристально смотрит на него – как незнакомка на незнакомца.
2
Кембридж, летний триместр 2012 г.
Я знаю, что мне не стоит этого писать – не следует оставлять по себе никаких записей, никаких «инверсионных следов в небе Фенленда», как сказала бы мой психотерапевт. Но я вела дневник всю свою жизнь, и мне так нужно с кем-нибудь поговорить.
Сегодня вечером я опять вышла в город с театральной группой. Похоже, я получу роль Гины Экдал[2 - Персонаж драмы Г. Ибсена «Дикая утка». – Здесь и далее примеч. пер.], если захочу. И я продолжаю себе твердить, что делаю всё это ради отца.
Ну да, конечно, не совсем всё. Когда мы сначала зашли в паб, я позволила себе лишнего. Свечи на столах пылали как распятия – красивые и, пожалуй, пророческие. Но это было не то, на что я надеялась. Кажется, я расцеловала Сэма, режиссера, и, наверное, еще Бет, играющую м-с Сорби. Я бы набросилась с объятиями и поцелуями на всю труппу, если бы не вмешалась Элли.
Я не буду повторять свою попытку, но я настроена выжать из того времени, что мне отведено здесь, по максимуму. Я знаю эту публику, я знаю эту жизнь. Это не мое, но все же лучше моих первых двух триместров («Михайлова триместра» и «Великопостного триместра», как отец настоятельно просил меня называть их. Только я придерживаюсь названий по сезонам). Сойтись не с теми людьми очень легко; гораздо труднее потом отделаться от них, никого не оскорбив и не обидев своим высокомерием.
Выйдя из паба, мы отправились поесть, хотя я вовсе не была голодна. Понятия не имею, куда мы забрели – в какой-то ресторанчик у реки. А я все еще была изрядно пьяна, пока не подошел момент расплачиваться.
И именно в тот момент я увидала его. Почему сейчас, когда у меня осталось так мало времени? Почему не в мой первый триместр?
Он обходил столик, принимая оплату с каждого из нас. Один счет, поделенный на четырнадцать человек, – можете себе такое представить? Но этот парень не жаловался и не ворчал; он не выказал никакого недовольства, даже когда не прошел платеж по моей карточке.
– Аппарат барахлит, – произнес он так тихо, что я едва расслышала его слова. – Мы вне зоны. Вам лучше пройти к кассе.
– Что? – переспросила я, глядя на него. У меня рост немаленький, но этот парень был высокий и здоровый – прям как медведь, только с гладко выбритым подбородком и легким провинциальным ирландским акцентом.
Он наклонился ко мне так, чтобы никто не услышал наш разговор. Его дыхание было теплым, а тело пахло чистотой. Сандалом, быть может.
– Нужно попробовать прокатать вашу карточку еще раз, ближе к кассе.
Во взгляде, который он бросил на меня, сквозила то ли добрая, то ли снисходительная, но убеждающая улыбка, заставившая меня подняться из-за столика и последовать за ним к кассе. И мне понравились его большие чистые руки и сдержанное кольцо на большом пальце. Хотя этот парень с тесно сомкнутыми губами и широким нижним овалом лица, резко заострявшимся в подбородке, вовсе не был моим «типажом».
Выбрав момент, когда нас никто не мог услышать, он обернулся и уже более громким голосом сказал, что моя карточка была отклонена.
– Мне рекомендовали изъять вашу карту и разрезать ее. – Тут парень ухмыльнулся. И эта ухмылка мгновенно изменила его крупное лицо: оно прояснело и стало более пропорциональным; подбородок смягчился, а скулы приподнялись.
– И как мы поступим? – спросила я, радуясь тому, что эту ситуацию нам придется расхлебывать вместе. Со дня приезда у меня было туго с деньгами, а сейчас я и вовсе на полной мели.
Парень посмотрел на меня сверху вниз и, как мне показалось, впервые осознав, насколько я пьяна. А затем бросил взгляд на наш столик.
– Труппа? – спросил он.
– Как вы догадались?
– Никто из них не оставляет чаевых.
– Может быть, они оставят их наличными от всего столика, – сказала я, вдруг встав на защиту своих новых друзей.
– Что ж, это будет впервые.
– Сразу видно, что вы не актер, – сказала я.
– Да, я не ак-тер, – подтвердил парень, выговорив второй слог так, что он стал созвучным со словом «ор». И от этого я почему-то почувствовала себя смущенной и сконфуженной.
– А что вы делаете, когда не задеваете моих друзей? – переспросила я.
– Я учусь.
– Здесь, в Кембридже?
Это был глупый и несколько надменный вопрос, и парень даже не подумал отвечать на него.
– Я также немного пишу, – вместо этого произнес он.
– Чудесно, – брякнула я.
Но уже не слушала его. В моем мозгу снова зароились мысли о своей доли в счете и полном отсутствии денег для ее оплаты. Как же мне не хочется, чтобы кто-либо из труппы узнал, что у меня за душой нет ни гроша. (Пусть для студентов это и норма.) И в то же время я не могу им признаться, что мои финансовые затруднения – как и все мои прочие сложности – скоро закончатся. Я не могу сказать об этом вообще никому.
– Моих чаевых от других гостей заведения хватит, чтобы уплатить за вас, – произнес парень.
На мгновение я лишилась дара речи.
– А почему ты хочешь это сделать? – От неожиданности я даже тыкнула ему.
– Потому что мне показалось, что вы впервые тусите с этими людьми и пытаетесь произвести на них впечатление. Неспособность расплатиться может стоить вам роли. А я уже нацелился прийти посмотреть на вашу игру. Ибсен хорош, вы же знаете.
Мы молча посмотрели друг на друга. А потом он подхватил меня за локоть – меня уже сильно покачивало и начинало мутить.
– С вами все в порядке? – уточнил парень.
– Вы можете отвезти меня домой? – Тон моего голоса – невнятный, просительный – прозвучал как-то неправильно, как будто это сказала не я, а кто-то другой.
– Мне еще час работать. – Парень перевел взгляд на Элли, приближавшуюся к нам. – Мне кажется, вашей подруге нужно на свежий воздух, – сказал он ей.
– Роза расплатилась? – спросила Элли.
– Да, все в порядке. – С этими словами парень вернул мне карточку.
И это все, что я могу вспомнить. Я даже не узнала, как его зовут. У меня в памяти осталось лишь первое впечатление: мужчина, не подгоняемый миром, проживающий жизнь в своем собственном размеренном темпе, идущий в ногу со своим временем, как сказал бы отец. Но под личиной размеренности и спокойствия таится неистовость, тщательно обуздываемая страстность. Или я так думаю только потому, что мне так хочется думать?
Теперь меня гложет стыд. Ни у кого из нас нет больших денег, но этот ирландский писатель, подрабатывающий в ресторане, ни на что не жаловался и без всякого неудовольствия обслуживал скупящихся на чаевые студентов, чтобы оплачивать свои счета. Да еще и помог мне – совершенно неплатежеспособной, умудрившейся в считаные дни обнулить свою кредитку.
Часть меня – причем, бо?льшая часть – надеется увидеть этого парня снова. Но я не хочу вовлекать его в то, что меня ждет впереди. Я все еще боюсь, что приняла неверное решение, хотя другого выхода не вижу.
3
Джар сидел за своим рабочим столом, читая извинения от коллег, которым тоже, как и ему, не удалось поприсутствовать на очередном совещании. Совещания проводятся в девять тридцать утра каждый день. И каждый день Джар удивлялся нахальству и изобретательности, с которой другие люди оправдывали свое отсутствие на них. На какие уловки они только не шли! Вчера, например, Тамсин в сообщении по электронной почте отписалась, что опоздает, потому что пожарной бригаде пришлось спасать ее из ванной. Но ее выдумка насчет пожарников раскрылась сразу, как только она заявилась – с пылающим лицом и блузкой, застегнутой не на те пуговицы.
Сегодняшние объяснения были более прозаичные. У Бена стиральная машина залила пол на кухне. Клайв обвинял корову на путях, из-за которой опоздал его поезд из Хартфордшира. Жасмин написала просто: «Вышла из дома без кошелька, пришлось возвратиться». Гораздо в лучшей форме Мария: «Муж съел бутерброды, приготовленные детям в школу; придется делать им другие». «Не плохо!», – думал Джар. Видно, сказывается огромный опыт за ее плечами. И все же ни одно из этих объяснений не сравнится с непревзойденным оправданием Карла, которое он написал прошлым летом: «Мне нужно прийти в себя после Гластонбери. Задержусь на несколько дней».
Карл был единственным союзником Джара на работе и после нее, неустанно веселый, жизнерадостный, всегда готовый пропустить кружку пива и никогда не снимающий с шеи наушники. (Надумав устроить чаепитие на работе, он обходил офис, показывая руками латинскую букву «Т» и сигнализируя всем, что пришло время прерваться на чай.) А когда Карл не ведет музыкальный канал на сайте, посвященном искусствам, который они делают вместе с Джаром, то выступает в роли джанглового МС, рассказывая всем, кто готов его слушать, что джангл – не ретро и никогда не выходил из моды, а сейчас и вовсе популярен как никогда. Карл также питал нездоровое пристрастие к компьютерам, частенько забывая, что Джара не интересуют ни разработка приложений, ни парадигмы программирования.
Просмотрев извинительные отписки коллег, Джар попытался объяснить свое собственное опоздание. Только как оно будет воспринято? Да и как могут непосвященные люди истолковать такие слова: «Я только что в подземке увидел свою девушку из универа, покончившую жизнь самоубийством пять лет тому назад. Мне все твердят, что я всё надумываю, что надо жить дальше, двигаться вперед, но я-то знаю, что она жива! Она живет как-то, где-то – не знаю. И я не перестану искать ее, пока не найду. Она не готова была умереть».
Джар рассказал обо всем только Карлу. Никого больше он в свои дела посвящать не собирался. Он знал, что о нем думали другие. Точнее, гадали: что этот молодой и уже премированный ирландский писатель, первый сборник рассказов которого, если и не имел коммерческого успеха, то был замечен критиками, делает в седьмом круге офисного ада в Энджеле, придумывая в погоне за количественными показателями трафика сомнительные кликбейты о Майли Сайрус? К сожалению, первым блоком, который ему предложили проработать, был блок о писателях: десяти авторах, утративших былую харизму. И иногда Джар задается вопросом – а была ли харизма когда-нибудь у него самого?
В последние месяцы он видел Розу все чаще: то за рулем проезжающей мимо машины, то в пабе, то на верхнем этаже автобуса № 24 (на одном из передних мест, где она садилась всегда, когда были в Лондоне и ехали в Камден). У его видений есть вполне определенное название: по мнению их семейного врача в Голуэе, это не что иное, как «галлюцинации после тяжелой утраты близкого человека». У отца Джара были другие идеи на этот счет; он частенько – возбужденно и пространно – рассуждал о банши, небесной женщине-призраке из ирландской пророческой поэзии. Сколько раз его одергивала мать: «Как ты можешь быть таким бесчувственным сейчас!» Но Джар не брал это в голову. Он был близок с отцом.