Аскорбиновая кислота. 11/07
Юрий Серов


Представьте, что вам выпал шанс вернуться в прошлое и провести день с родными и близкими, которых уже нет. Представьте, что вы можете там остаться и начать жизнь с чистого листа. Представили? Что выбираете – счастливое прошлое или неизвестное будущее?





Аскорбиновая кислота

11/07



Юрий Серов



© Юрий Серов, 2018



ISBN 978-5-4490-2409-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




ОТ АВТОРА


Никогда не думал, что увлечение литературой заведет меня так далеко.

Много лет я писал, отправляя рукописи в различные издательства и журналы, читал их вежливые отписки о том, что якобы их портфель переполнен и т. п. (сколько талантов они загубили такими отписками!). С каждым годом надежды таяли, я перестал творить с упоением: так, черкал рассказик-другой раз в полгода, и ладно. Изредка какие-то журналы что-то публиковали, было время, когда много выходило моих статей, но публицистика и эссеистика не то направление, куда хотелось бы углубляться. Описывать чужие книги, не имея за душой своей, неправильно.

В 2016 году издательство «Цитата Плюс» выпустило сборник рассказов «Главные вещи», а в 2017 году – роман «Воины Андеграунда». В момент выхода дебютной книги мне стукнуло 29 лет, к тому моменту я не тешил себя надеждами о том, что когда-нибудь увижу своё имя на титульной странице. Когда редактор Ольга Петрова сообщила, что сборник выйдет, тяжкий груз, лежащий в глубине души, отпустил. «Вот она первая, самая важная и самая любимая, сколько их потом не выпускай», – подумал я тогда и ошибся. Ибо нет книги ценнее, чем новая. Вспоминая, сколько времени и сил ты потратил на написание, прочтение, редактирование, согласование кучи формальностей, нет большего наслаждения, чем держать в руках новинку: вдыхать запах типографской краски, поглаживать гладкую обложку и осознавать, что некоторое время назад книга была всего лишь твоей задумкой, и у нее не было даже названия!

«Аскорбиновая кислота» по графику стояла на сентябрь 2017 года и планировалась стать заключительной по договору с издательством, но я не спешил выводить ее в свет, хотя окончательные варианты всех повестей утвердили еще в июле. Моя торопливость (одна из скверных черт характера людей, родившихся под знаком Близнецов) в кое-то веки уступила рациональности: я отложил решение на осень, а в октябре, изучив несколько предложений, захотел выпустить сборник повестей сам с помощью платформы по созданию книг «Ridero». Мне нравилось, что я вижу каждую стадию появления «Аскорбиновой кислоты» в свет: от верстки и создания обложки до предварительного макета и заказа тиража. Сейчас, в январе 2018-го, когда я пишу это предисловие, я понимаю, что сделал правильный выбор. Создать книгу такой, какой ты ее представлял, разве что-то может быть чудеснее?

Кстати, о чудесах. Повести, входящие в этот сборник, объединены двумя темами. Одна из них – это чудо, а вторая – детство. В повести «Аскорбиновая кислота» представлены обе темы, в «Ветках метро» и в «Там, на берегу Караганки» – по одной. Каждое произведение не имеет похожести с другими, но мне кажется, что тема чуда присутствует во всех них. Ведь когда книга выпускается, это ли не чудеса?

Заканчивая, я хочу рассказать о человеке, которому посвящен данный сборник, и в частности, одноименная повесть. Раиса Борисовна Николаева – мама моей мамы, моя бабушка, дедушкина жена, яркая, веселая и задорная, счастливая и любимая, добрая и справедливая. Именно она является прототипом бабушки Ионина, и это впервые не собирательный образ, коими я обычно пользуюсь, а конкретная личность.

Бабушка не читала книг писателя Юрия Серова. Ее не стало задолго до выхода «Главных вещей», но она увидела мою первую публикацию – рассказ «Подарок» в «Новом береге». Я помню ее неподдельную радость за внука, потому что только она понимала, сколько сил и терпения тратится на писательское ремесло, а писательский труд, как известно, дело неблагодарное. В далеком 2004 году бабушка купила мне компьютер, на котором я ежедневно оттачивал перо, черкая в «Ворде» рассказы и очерки. Она многое сделала, чтобы из меня вышел путный экземпляр, поэтому я могу сюда добавить лишь одну фразу.

Спасибо за все, эта книга в память о Тебе.




АСКОРБИНОВАЯ КИСЛОТА


Я приду с тобою повидаться,

Но тебя давно на свете нет.

Я не смог с тобою попрощаться,

И жалею уже много-много лет.

Людям свойственно всем ошибаться,

Но иных ошибок не простить,

Я приду с тобою повидаться,

Помолчать и просто погрустить…



«Тебе (Я приду)»



Раисе Борисовне Николаевой посвящается





АНГЕЛЫ


– Деда, что там за огоньки? – спросил внук.

Дед и внук стояли на балконе: внук – на детском деревянном стульчике, крохотном и похожем на бутафорский, но крепком и надежном, а дед – на полу, возвышаясь над младшим.

– Какие огоньки? – уточнил старший.

– Вон там, вдалеке.– Внук поднялся на носочки, чтобы показать рукой.– Видишь, горят?

За городом пролегала трасса, по которой передвигались машины. Это были огни фар и придорожные фонари, с дальнего расстояния казавшиеся оранжевыми и желтыми.

– Да, вижу. Это ангелы летают, – ответил дед.

– Ангелы с небес? Те самые? А зачем они летают?

– Проведывают родных, гостят, наверное… Пойдем спать, засиделись.

Дед уложил внука. Бабушку, с которой внук обычно спал в одной комнате, увезли на скорой, и сегодня они с дедом ночевали вдвоем. Пожелав спокойной ночи, старший удалился в спальню.

– Деда, а баба когда вернется? – спросил внук.

– Спи, Леша. Как выздоровеет, поедем за ней, – отозвался дед со спальни.

Бабушкин диван пустовал. Застеленный бордовым пледом, он казался страшным монстром. Лешка однажды переключал каналы на телевизоре, щелкая пультом, и вместо мультиков наткнулся на ужастик, где квартирная мебель ожила и пугала детишек.

Спать Лешке не хотелось. Лежать в зале, где темнота порождала зловещих чудовищ, становилось невмоготу, и он выбрался на балкон.

Двор, образовавшийся между двух пятиэтажек и ателье «Сапожок», пустовал. Странная и непривычная тишина. Как не выглянешь в окно, то посиделки в беседке с песнями под гитару и алкогольным весельем, то местная стая собак во главе с серой дворнягой по кличке Волк гоняет прохожих, то парочка влюбленных обнимается и хохочет на лавочке, а бывает шумная компания выясняет отношения, и ругань, и матюки разносятся по округе. А сегодня – тишь. Слышно, как ветер играет с листвой и сверчки скрипят в траве.

Мальчик поставил у окна стульчик и взобрался на него. Никого. Тополя, разбитая карусель, где каждый месяц ломалась чья-нибудь нога, застрявшая между землей и перекладиной, песочницы, пустая беседка со столом, заляпанным засохшим пивом, горка, скрипучие качели, будки-погреба, где хранили разносолы жители первых этажей, палисадники – красивые и ухоженные, с астрами, вишней и рябиной – кислющей настолько, что сводит челюсти, черные глазницы колодцев. Все изучено и знакомо.

– Ах ты, жук, не спишь! – В дверном проеме появился дед и встал рядом.– Ангелов разглядываешь?

– Да. Давай вместе посмотрим? – предложил внук.– Вдруг они к нам прилетят?

Дед кивнул и замолчал, думая о заболевшей жене, чье сердце в очередной раз захандрило, о бардаке, творящемся в стране после распада СССР, и благодарил Бога за то, что завод, которому он отдал тридцать годков, не разграбили и не обанкротили, как многие предприятия в городе, безработица обошла стороной, и светловолосый крепыш Лешка одет, сыт и счастлив. Сколько семей перебиваются случайными заработками, выживают, питаясь китайской лапшой и жареной картошкой, работают не по профессии (чаще торгуют или охраняют) и не знают, когда закончится бардак – завтра или через десять лет, или никогда. Дед обнял внука и прижал к себе.

– А с бабушкой все хорошо будет? – спросил Лешка.– Я не хочу, чтобы она умерла, как баба Ната… А среди ангелов есть те, кто умер, деда?

– Возможно. Я не знаю.

– И баба Ната есть? Она же хорошая.

– Завтра в гараж с утра идти, а мы на огоньки глядим.

– Если там баба Ната, я ее попрошу бабушке помочь. Она услышит и поможет.

– Все будет хорошо, Леш, – сказал дед.– Постелить тебе тут на раскладушке? Не замерзнешь?

– Неа, не замерзну. Тут ангелы, они меня согреют.

Дед разложил раскладушку, устроил сверху матрас для мягкости и скомандовал отбой. Мальчик стянул с бельевой веревки постиранную панаму, напялил на голову, отдал честь и прогудел гудок ко сну.

Старший принес из кухни табуретку и сел у окна. Пахло выбросами Никелькомбината, где он трудился мастером-наладчиком: острый запах щекотал ноздри, захотелось чихнуть, но внук начал сопеть (задремал), и дед, боясь разбудить младшего, зажал нос и перетерпел. Неприятный зуд стих, но мысли, тяжелые, как тучи Петербурга, наваливались одна за другой. Переживая за жену, у которой обострились сердечные болячки, он весь день не находил себе места, и только Лешка не позволял закиснуть, засыпая тысячей вопросов: «Что? Как? Почему?», и на каждый надо ответить, да желательно подробнее, иначе через час-два нераскрытая тема снова всплывет в разговоре.

Ангелы… С чего это он про них ляпнул? Вроде и на языке не вертелось, и объяснить собирался, а с языка иные слова сорвались. Внука запутал, и сам запутался.

Наплыли воспоминания. О женитьбе в 66-ом, когда скромно расписались и уехали по путевке в Геленджик (завод подарок сделал: разве плохо жили?), о рождении Владиславы в 67-ом, о мытарстве по съемным комнатам и квартирам. И он, и жена деревенские: пуд соли съели, пока свой угол не получили… В декабре 72-ого сюда заехали. Пятиэтажная хрущевка-маломерка, с крошечными комнатами: зал, спальня, лоджия и кладовка метр на два (в ней тещу поселили). Радовались от души. Пригласили друзей, накрыли стол, танцевали и гуляли… Эх. Ничего не было при заселении: белые стены, деревянный некрашеный пол, да неровный потолок (что с ним не делали, так и остался буграми), а теперь все есть, да жизнь больше медом не кажется. Грустное время. Безнадега.

Дед вздохнул и огляделся вокруг. Пятиэтажка напротив, гаражи, деревья. А если смотреть вдаль, там и вправду ангелы летают. Долго не отрываешь взгляд, глаза слезятся, огоньки размываются и кажутся чудесными созданиями. Коли тебе семь лет от роду, невольно поверишь дедовым россказням. А может, он прав: никакие это не придорожные фонари, а души добрых людей путешествуют по свету?

– Ангелы, сделайте так, чтобы жена выкарабкалась, – шептал старший, обращаясь к огонькам.– Врачи говорят, чудо-аппарат – последний шанс… Вы же все можете, правда?

Внук, чуткий во сне, заворочался и перевернулся на живот. Чмокнул губами, но не проснулся.

Могучий мужчина, крепкий и сильный великан беззвучно плакал. Слезы скатывались по небритым щекам-колючкам.

Поняв, что заснуть не получится, дед переместился на кухню, включил чайник и приготовился ожидать утра.

Ангелы услышали мольбы. Жена прожила еще четырнадцать лет. Ее не стало 1 апреля 2010 года. Ушла в поликлинику, оторвался тромб… А тогда, в 1996-ом новый аппарат, доставленный к кардиологам из Германии, остановил и перезапустил больное сердце.

Второе рождение состоялось.




ИОНИН


Ионин переоделся и вышел из торгового центра.

Улица подмосковного городка, где он жил последние пять лет, встретила традиционно: пылью, выхлопами и шумом, исходящим от тысячи человек, что варились в этом супе из разных рас и национальностей. Ионин накинул капюшон, спрятавшись от любопытных взглядов, и ожидал переключения светофора. Красный светофор отсчитывал цифры: 30, 29, 28…

Перейдя дорогу, парень забрался в автобус, оплатил проезд и сел у окна. С нового года тариф подняли на пять целковых, он достиг психологической отметки в полтинник и ежедневно опустошал кошелек на сто рублей. Пятнадцать рабочих смен – минус полторы тысячи из бюджета. Плюс аренда комнаты, плюс еда, и остаются копейки. Их ни на что не отложишь, ничего толкового не купишь. Держишь про запас на черный день, на всякий пожарный, как принято говорить.

Единственное, что не прибавлялось, – зарплата. Ионин получал положенный тридцатник и в 2015-ом, и в 2016-ом, и в 2017-ом прибавки не предвиделось. Управляющий магазина так и сообщил: «Господа неудачники, прибавки не предвидится». Все сотрудники, и Леха Ионин в том числе, встретили неприятную новость с «оптимизмом»: похмыкали, поворчали и разошлись по делам. Кто за кассу, кто за приемку товара, кто за мерчендайзинг, кто за уборку. Денег нет, но работать надо. Лентяев управляющий не терпел и без промедления выгонял. В сети магазинов «Размер» лодырей не держали: не знаешь, чем заняться, протирай полки, складывай одежду, которую разбросали покупатели, помоги ближнему, если он не справляется один. Главное правило – не садиться. Штраф – 25 процентов от оклада. Повторный – увольнение.

Единственный, кому сидеть разрешалось, был Ионин, отвечающий за поступление товара и внос всех позиций в систему «1С». Остальные рабочий день проводили на ногах и к концу смены выглядели как скрюченные старики. Усталость пригибала их к земле, спины горбились, подбородки жались к груди. Молодость прожигалась в рабской неволе, десятки талантов угасали в бессмысленной рутине и становились роботами, действующими строго по инструкции. Шаг влево или вправо – расстрел. Вперед, чтобы выручка магазина росла, а карманы больших боссов набивались прибылью.

Ионин не жаловался и не роптал. Сам выбрал, сам позвонил по объявлению, сам согласился на предложенную зарплату, никто за спиной с дробовиком не стоял и указаний не давал. В школе учился плохо, из института выперли за прогулы и хроническую неуспеваемость, в армию не взяли из-за плоскостопия, хотя парень не отлынивал и мечтал туда попасть. С таким послужным списком не устроишься в администрацию или на приличную должность в частную компанию, только и остается «менеджером по продажам» или на кассу в «Мак». Продавать Ионин не умел, холодные звонки на дух не переносил, а строить карьеру, предлагая большую колу и пирожок с вишней, считал глупостью, поэтому когда в «Размере» открыли вакансию «кладовщика-приемщика», он на нее откликнулся.

На собеседовании посулили рост от «менеджера» до «управляющего» за один год, но время текло, никто из сотрудников не занял место руководителя. Управляющих набирали из других сетей, а маленькие должности менялись чуть ли не ежемесячно. Никто не выдерживал сумасшедших требований и сбегал.

Ионину бежать было некуда. Родители далеко, получают копейки, у него нет ни жилья, ни личного транспорта, зато куча долгов и комната в съемной квартире, где он живет с двумя раздолбаями. Перспектив никаких, лишь жалкое существование в мире подобных с грошовой зарплатой, чужой квартирой и чужими мечтами.

«А могло ли быть иначе?», – спросил сам себя Ионин.

Наверное, могло. Если бы слушал деда с бабой, учился, а не шатался с дворовой шпаной и не прогуливал институт с дружбаном Денисом, проигрывая студенческие часы в компьютерном клубе за стрелялками, гонками и прочими играми. Думал ли он тогда, что в будущем ему понадобятся знания, а не прокачанные скиллы выдуманных персонажей, что без грамотных мозгов он останется на дне, откуда нет возможности вырваться. Единицам удавалось изменить жизнь к лучшему, и это чертовы везунчики! А такие, как он, сгинут в недрах сетевых магазинов, умрут, совершая холодные звонки недовольному клиенту, и останутся блеклыми страничками во «В Контакте».

Виноват он, больше никто. Леху считали талантливым учеником, школьные учителя хвалили и сулили будущее отличника и любимчика классного руководителя, а Ионин свернул на кривую дорожку. Пятый класс окончил с двумя четверками, третьим в списке лучших, а шестой класс провалил. Во дворе подобралась знатная компашка, все отъявленные двоечники, да бандиты. Бегал с ними курить за гаражи, пил пиво по вечерам в беседке, бил неместных лопухов, заглянувших случайно в их владения. Влился, подобная жизнь пришлась по вкусу, а в школе дела катились по наклонной. Пропустил один урок, второй, первая двойка, первый прогул, и понеслась. Родители разводились, строили новые отношения, бабушка с дедом мыкались с работы в сад, чтобы прокормить себя и растущего внука, а тот пьянел от вседозволенности и отсутствия контроля: сам по себе, делай, что хочешь. Из отличника превратился в троечника, занял место в хвосте пелетона и никогда его больше не покидал. Кое-как сдал экзамены за девятый класс, получил от ворот поворот и перевелся в другую школу. Старшие не оставляли надежд, что Леха остепенится, сменит окружение и поступит в институт. Ионин поправил оценки и дисциплину, но подсел на новый наркотик – увлекся компьютерными играми. Подсадил новый друг Денис Морозов, и из института они полетели на пару. Вместе играли, вместе получили повестку, но служить отправился Мороз, Леху списали в запас. Ионин пробовал договориться с военкомом, просился на службу, понимая, что нигде более не пригодится, но военком уперся рогом – нет, и никаких разговоров. Свободен, сынок!

Лехе собрали денег и отправили в Москву, где он и осел. Потыкался, помыкался, сменил несколько работ и несколько комнат, пока в Подмосковье не приехал дембельнувшийся Мороз. С ним сняли недорогую квартиру, подселили какого-то знакомого, да так и жили. Ден работал в охране, его знакомый, носящий странную кличку Грецкий Орех, – на стройке, А Ионин – в магазине «Размер» кладовщиком. Несвятая троица трудяг.

Мороз и Орех куковали дома. Смотрели на кухне ящик и цедили пиво, прикусывая сухариками и чипсами.

– Здоров, Ион! – крикнул Ден.– Давай по пивку, в холодильнике бутылочка «Хамовников» тебя ждет.

– Здоров, Денчик, – отозвался Ионин.– Не, я в душ и спать. Сегодня инвентаризацию закончили, валюсь с ног. Орех, тебе тоже привет.

Он скинул кроссовки в общую кучу обуви и направился в ванную. Настроил горячий душ, намылился и минут десять грелся. После ванны выпил стакан воды, лег на кровать и моментально заснул.

Утром Ионин проспал на десять минут и поехал на работу небритым.

– Неважно выглядишь, – заметил в магазине управляющий.– Да еще и опаздываешь.

Все сотрудники без пятнадцати десять вставали полукругом у кассы и слушали речи руководителя магазина. Сие мероприятие называлось собранием, и на нем всегда кого-нибудь хвалили, ругали или увольняли.

– Проспал, – пробурчал Ионин.

– Дисциплина должна быть строгой, тогда и опоздания исключатся из списка отмазок, – продолжил управляющий.– Включая прочие глупости, вроде пробок, крепкого сна и нездорового желудка. Был у меня один сотрудник, который…

Управляющий говорил, но Леха его не слушал. Оперся рукой о стол и смотрел в сторону. К ежедневному цирку, называемому «собранием» все давно привыкли и относились как к чему-то ненужному, пропуская слова выступающего через себя словно фильтр. Что он там сказал – через секунду никто не помнил.