Войти
AndroidLib » Читалка
Исключительные
Исключительные
Мег Вулицер
1974 год, группа подростков встречается в лагере искусств, не подозревая, что эта встреча станет началом многолетней дружбы. Их ждет дорога от юности к зрелости, от мечты к практичности, но дружба будет только крепнуть. Это история о природе таланта, зависти, денег и власти. А еще о том, как легко все меняется в течение жизни.
«Вулицер написала захватывающий роман о том, что делать, если гениальный и одаренный человек – не ты. История о долгой дружбе, в которой одни друзья талантливее других, отдается в сердце не потому, что все мы когда-нибудь смотрели на других людей с белой завистью, остро осознавая свои недостатки. А потому, что читая этот роман, понимаешь, насколько субъективна чужая исключительность и что твоя, маленькая с виду, жизнь тоже может кому-то казаться пределом мечтаний». (А. Завозова)
Мег Вулицер
Исключительные
Meg Wolitzer
The Interestings
All rights reserved including the right of reproduction in whole or in part in any form.
This edition published by arrangement with Riverhead Books, an imprint of Penguin Publishing Group, a divisionof Penguin Random House LLC.
Copyrights © 2013 by Meg Wolitzer
© Ольга Белякова, перевод на русский язык, 2017
© Владимир Бойко, перевод на русский язык, 2017
© Анна Кречетова, перевод на русский язык, 2017
© Ирина Нечаева, перевод на русский язык, 2017
© Мария Чайковская, перевод на русский язык, 2017
© Livebook Publishing Ltd., оформление, 2017
* * *
Удивительно всестороннее и всеохватное видение эпохи ставит эту книгу в один ряд с такими произведениями, как «Свобода» Джонатана Франзена и «А порою очень грустны» Джеффри Евгенидиса. «Исключительные» – это теплый и уютный, насквозь американский роман, который чутко передает все чувства и порывы героев, мужчин и женщин, молодых и старых, гетеро- и гомосексуальных; но в то же время это пусть и неочевидно, но совершенно определенно философское произведение. Вулицер превзошла саму себя.
The New York Times Book Review
Это победа! «Исключительные» обеспечили Вулицер место среди лучших писателей поколения. Ее текст не уступает в пышности ни работам Франзена, ни творчеству Евгенидиса. И поражают не столько ее глобальные идеи и мысли, сколько глубоко человеческие моменты. Это не женский роман. Это роман для всех.
Entertainment Weekly
Главные вопросы «Исключительных»: «Что происходит с этим миром?» и «Что происходит с бутоном юного таланта?». В одной из сцен Джули задумывается над тем, в какой момент слово «аналитик» утратило связь с фрейдизмом и стало ассоциироваться только с финансами. Любой ли ребенок состоятельных родителей может с легкостью сделать карьеру в балете, или театре, или стать стеклодувом? Ответов на эти вопросы у мисс Вулицер нет, зато есть удивительно прописанные герои с особенными характерами и манерами.
The New York Times
Исключительно захватывающее, глубокое и поистине гениальное произведение. В нем много страниц и персонажей. Но Вулицер прекрасно удается удерживать внимание читателя, направляя линии сюжета то в будущее, то в прошлое, проникая одновременно в несколько жизней и распутывая клубок бесчисленных примирений, компромиссов и сложных диалогов.
Chicago Tribune
Как рождается легенда? А точнее, кто рождается легендой? Тот, у кого с самого рождения есть какие-то способности? Или тот, кто был наделен ослепительной красотой и состоянием, которые позволяют ему потакать любой творческой прихоти? Или просто тот, кто жаждет этого больше всех? Краеугольный камень «Исключительных» Мег Вулицер – это амбиции: каково жить с ними, использовать их и терять.
Тhe Time
Шедеврально и динамично! От проницательного взгляда автора не ускользнули тонкие узелки крепкой дружбы, вечной любви, супружеских жертв, родительского гнева и глубокой горечи потери. Пускай история периодически скачет вперед и назад во времени – это забавно, увлекательно и совсем не сбивает с толку. Это искренняя и правдивая история, полностью оправдывающая свое название. Воистину исключительный, затягивающий, увлекательный роман, который стоит прочитать.
The Miami Herald
«Исключительные» Мег Вулицер – милое и мудрое произведение. Главная героиня, Джули Хэндлер, начинает свой путь летом 1974 года «белой вороной», очутившейся в лагере искусств. Затем она попадает в компанию богемных подростков, и они становятся друзьями на века. В микроскоп грамотно выстроенной драмы и мягкого юмора Вулицер разглядывает организм дружбы, продлившейся тридцать лет.
O: The Oprah Magazine
Вулицер подарила нам роман, который можно назвать великим по крайней мере по двум параметрам – в нем почти 700 страниц, он охватывает огромный отрезок времени и раскрывает драму жизни небольшой группы друзей. Это – маленький мирок, жители которого мечтают жить на широкую ногу. Вулицер великолепно удалось передать все это через призму видения героя, который не замечает всего этого, для которого будто в тени остается все то, из чего соткана жизнь – большая и маленькая.
Minneapolis Star Tribune
Ритуал детства – торжественная клятва никогда не терять друг друга, несмотря ни на что. Шестерых одаренных подростков, чья жизнь расцветает на страницах этого сердечного и смелого романа, эта клятва смогла связать и удержать вместе почти на сорок лет.
People
Широкое, смелое, а местами – очень мечтательное произведение.
USA Today
Автор бестселлеров Мег Вулицер славится своим остроумием и находчивостью, рассуждая на темы современного брака, разводов и отношений вообще. Ее девятый роман, «Исключительные», – очень продуманное, тонкое и забавное произведение. Отчасти потому, что сюжет шипучей искрой проносится по Нью-Йорку, от времен «Уотергейта» до наших дней. А еще – потому что его герои удивительно правдоподобны.
The Daily Beast
Размах этой книги захватывает дух. Она уникальная, она забавная, от нее невозможно оторваться. С точки зрения того, как сама Вулицер смотрит на искусство, деньги и славу, ее можно было бы сравнить с Томом Вульфом, вот только вселенная ее романа намного шире.
Matchbook
«Исключительные» подойдут любому читателю, потому что стиль и меткость юмора этого романа просто невозможно не оценить. Эта книга поглощает и влюбляет в себя.
Nylon
Как Вирджиния Вулф в «Волнах», Мег Вулицер пишет картину, на которой жизни ее персонажей меняются, они проходят все драмы подросткового периода, обретают смирение взрослого и, наконец, достигают мудрости, которая собирает всю жизнь в один мощный аккорд, который звучит сквозь все жизненные невзгоды. То же самое можно сказать и про стиль романа. Остроумие, продуманность и глубокие чувства, которыми проникнут текст «Исключительных», переводят и без того значительный и устойчивый успех автора на еще более высокий уровень.
Джеффри Евгенидис
После того как вы закроете эту книгу, вы еще долго будете мечтать о том, чтобы у вас были такие же друзья.
Marie Claire
Вместе с группой друзей, которые встретились в лагере искусств в 1974 году, Вулицер проходит все этапы взросления и поздней зрелости, наблюдая за тем, как нити их жизней переплетаются, рвутся и соединяются вновь… Смелый и захватывающий роман, пропитанный настроениями либеральной интеллигенции той эпохи.
Kirkus Reviews
Какой сочный, какой чуткий и яркий текст!
NPR.org
Моим родителям, отправившим меня туда, и Марте Паркер, которую я там встретила
«На запад предстоял долгий путь,
Прилег я в поезде отдохнуть
И загрустил, увидав во сне
Себя самого и ставших друзьями мне».
«Сон Боба Дилана»
«…обладать всего лишь малой толикой таланта… было ужасно, мучительно».
Мэри Робинсон, «Твоя»
Часть первая
Странные моменты
1
Теплым вечером в начале июля того давно уже минувшего года Исключительные собрались впервые. Им было всего по пятнадцать-шестнадцать, и величать себя так они стали с осторожной иронией. Зачем-то позвали Джули Хэндлер, чужачку, а то и вовсе чокнутую, и вот теперь она сидела в уголке на неметеном полу и старалась выглядеть скромной, но не жалкой, а выдержать такой баланс непросто. В хитроумно спроектированном, хоть и задешево построенном вигваме в такие вечера, когда ни ветерка сквозь сетки не пробивалось, стояла духота. Джули Хэндлер очень хотелось вытянуть ногу или подвигать из стороны в сторону челюстью, которая при этом запускала в ее черепе приятную волну крохотных взрывов. Но если бы она сейчас каким-то образом привлекла к себе внимание, у кого-нибудь мог бы возникнуть вопрос, к чему она здесь. А ведь и впрямь, понимала она, никаких резонов тут находиться нет у нее и в помине. Случилось чудо, когда Эш Вулф кивнула ей в тот вечер возле умывальников и спросила, не хочет ли она попозже составить компанию ей и еще кое-кому. Еще кое-кому. Сама формулировка будоражила воображение.
Джули повернулась к ней глупым мокрым лицом, которое сразу же вытерла тоненьким полотенцем, привезенным из дома. «ХЭНДЛЕР» – на красной метке для прачечной по сморщенному краешку надписала мать нетвердым почерком, казавшимся теперь слегка трагическим.
– Конечно, – ответила она инстинктивно.
А если бы сказала нет? Об этом она частенько задумывалась после, с доставляющим некое странное удовольствие вымученным ужасом. Если бы отвергла беспечно брошенное приглашение и занялась своими делами, тычась невпопад из стороны в сторону, словно пьяная, слепая идиотка, уверенная: хватит с нее и того кулечка счастья, который таскает за собой. Однако же, сказав «конечно» за умывальниками в женском туалете, она угодила сюда, притулилась в уголке этого незнакомого, ироничного мира. Ирония была ей внове и отдавала диковинным сладким привкусом, как недоступный прежде летний плод. Скоро и она, и вся компания станут так ироничны, что на самый невинный вопрос не смогут ответить без легкой ехидцы. Пройдет еще немного времени, и язвинка смягчится, ирония сольется с серьезностью, а годы, укорачиваясь, полетят. И вот уже все они потрясенно и скорбно врастают в плотные, завершенные взрослые свои сущности, почти не имея шансов заново себя придумать.
Ну а в тот вечер, задолго до потрясений, скорби и застоя, когда они впервые сидели в деревянном вигваме мальчишек и одежды их еще источали душистые ароматы, оставленные предотъездными домашними стирками, Эш Вулф сказала:
– Каждое лето мы здесь так сидим. Надо бы как-то себя обозвать.
– Зачем? – спросил ее брат Гудмен. – Чтобы весь мир узнал, какие мы беспрецедентно исключительные?
– Можем назваться «Беспрецедентно Исключительные Люди», – сказал Итан Фигмен. – Пойдет?
– Исключительные, – сказала Эш. – Годится.
На том и порешили.
– Отныне, поскольку мы явно самые исключительные люди, какие, мать вашу, вообще на свете жили, – изрек Итан, – поскольку мы до того, мать вашу, убедительны, а мозги наши до того набиты важными интеллектуальными мыслями, нарекаем себя отныне Исключительными. И пусть всякий, кто нас встретит, замертво падет на нашем пути, увидав, какие же мы, мать вашу, исключительные.
И в сей смехотворно торжественный миг они воздели вверх бумажные стаканчики и косяки. Джули тоже рискнула поднять свой стаканчик с водкой и тангом – «ви-энд-ти», как они выражались, – при этом на полном серьезе кивнув.
– Чок, – сказала Кэти Киплинджер.
– Чок-чок, – откликнулись остальные.
Название было ироничным, а импровизированное самонаречение – шутливо претенциозным, но все-таки, думала Джули Хэндлер, они и впрямь исключительные. Эти подростки вокруг нее, все из Нью-Йорка, напоминали царственных особ и французских кинозвезд, озаренных неким священным ореолом. Творческими в этом лагере считались все, но здесь, насколько она могла судить, собрались самые яркие – местное ядро. Ей никогда не приходилось встречать таких людей; они были интересны не только по сравнению с обитателями Хеквилла – нью-йоркского пригорода, где она жила с рождения, – но и вообще по сравнению с внешним миром, который в тот миг казался нескладным, отталкивающим, совершенно омерзительным.
Словом, в то лето 1974 года, когда она, да и любой из них, с головой окунувшихся в умопомрачительное средоточие одноактных пьес, анимационных кадров, танцевальных сцен и акустических гитар, поднимали глаза, взору открывался столь жуткий дверной проем, что они быстро отворачивались. У двух парней на полках над кроватями стояли экземпляры «Всей президентской рати» – рядом с большими банками спрея от комаров и флакончиками бензоилпероксида, предназначенными для борьбы с бурно расцветающими на коже угрями. Книга вышла всего за пару недель до открытия лагеря, и ночью, когда гомон в вигваме постепенно стихал, переходя в сон или ритмичную шуструю мастурбацию, они читали при свете фонариков. «Как можно верить этим уродам?» – думали они.
В такой мир им и предстояло вступить: в мир уродов. Джули Хэндлер и остальные застыли перед дверью в этот мир, и что им надо было сделать – просто пройти сквозь нее? К концу лета сольется Никсон, оставляя за собой влажный слизневый след, и весь лагерь будет пялиться в допотопный «Панасоник», который прикатят в столовую владельцы, Мэнни и Эди Вундерлих, легендарно известных в крошечном сжимающемся мирке стареющих социалистов.
Вот они и собирались вместе, потому что мир был невыносим, а сами они – нет. Джули позволила себе еще одно легкое движение, то и дело скрещивая руки. Однако никто не обратил внимания, не начал выяснять, кто зазвал сюда эту неуклюжую рыжую прыщавую девчонку. Никто ее не прогнал. Она оглядела полутемную комнату, где все развалились на койках и деревянных половицах, как в сауне.
Итан Фигмен, на редкость безобразный толстяк со слегка сплющенными, словно прижатыми в пантомиме к невидимой стеклянной стене чертами лица, восседал, чуть раскрыв рот и держа на коленях пластинку. Его она одним из первых приметила после того, как на днях ее привезли сюда мать и сестра. Тогда на нем была широкополая шляпа из джинсы, и он приветствовал всех на лужайке, хватаясь за чемоданы, невинно тискаясь с девчонками и дружески пожимая руки парням. «Итан! Итан!» – кричали ему со всех сторон, и он поочередно откликался на каждый голос.
– Какой смешной мальчик, – шепнула Эллен, сестра Джули, когда они стояли на лужайке, только выбравшись из своего зеленого «Доджа Омни» после четырехчасовой поездки из Хеквилла. Он и впрямь выглядел нелепо, но Джули уже ощутила потребность опекать этого незнакомого мальчика.
– Вовсе нет, – возразила она. – Он классный.
Разница в возрасте между сестрами составляла всего шестнадцать месяцев, но Эллен была брюнеткой с непроницаемым лицом, склонной к удивительно резким суждениям, которые нередко гремели в сельском домике, где они жили с матерью Лоис, а до минувшей зимы и с отцом, Уорреном, умершим от рака поджелудочной железы. Джули навсегда запомнит, каково это – жить бок о бок с умирающим человеком, и особенно делить с ним единственную ванную, окрашенную в персиковый цвет, которую несчастный отец сконфуженно монополизировал.
В январе отец умер, и горькая боль утраты смешалась с облегчением. Об этом невозможно было думать постоянно, но и выкинуть из головы не получалось. Подкралось лето, но пустота не исчезла. Эллен никуда не хотела, но Джули просто не могла сидеть целое лето дома подавленной и смотреть на мать с сестрой, пребывающих в таком же настроении. Так и спятить недолго, решила она. В последнюю минуту ее преподаватель английского предложил поехать в этот лагерь, где согласились взять Джули на стипендию, поскольку оставалось свободное место. Никто из Хеквилла не ездил в такие лагеря – не столько из-за цен не по карману, сколько потому что даже в голову не приходило. Все оставались дома и ходили в простенький местный дневной лагерь при школе – Хеквиллскую рекреационную программу, Хек-Рек, как ее называли, – или целыми днями балдели на городском пруду, или устраивались на работу в «Карвел», или мариновались в своих сырых домах.
Денег ни у кого не было, и, похоже, никого это особо не напрягало. Уоррен Хэндлер работал в кадровой службе «Клелланд аэроспейс». Джули понятия не имела, чем он там занимается, но знала, что работы у него по горло, а зарплаты не хватит на то, чтобы построить бассейн на заднем дворике. И все же, когда ей вдруг выпал шанс отправиться в такой летний лагерь, в каком никто из ее знакомых не бывал, мать настояла, чтобы она согласилась.
– Хоть кто-то из семьи должен немного развеяться, – сказала Лоис Хэндлер, овдовевшая в 41 год, из-за чего ее все еще трясло. – Время-то прошло.
Тем вечером в вигваме мальчишек № 3 Итан Фигмен выглядел таким же уверенным, как на лужайке в первый день. Уверенным, но наверняка понимающим, что внешность его подкачала и никуда от этого не деться на всю оставшуюся жизнь. На поверхности альбома Итан начал мастерски скручивать косяки. Работа у него такая, говорил он, и ему явно нравилось, что пальцам, когда в них не зажаты ни ручка, ни карандаш, находится дело. Он был аниматором и часами рисовал короткие мультфильмы и заполнял страницы блокнотиков на спирали, всегда торчащих из его заднего кармана. А сейчас он бережно набирал в крохотный совочек зернышки, веточки и бутончики.
– Фигмен, прибавь скорости, местные возбудились, – сказал Джона Бэй. Джули еще почти ничего не понимала, но все-таки знала, что Джона, симпатичный парень с иссиня-черными волосами, падающими на плечи, и кожаным шнурком на шее, был сыном фолк-певицы Сюзанны Бэй. Знаменитая мать надолго стала главной примечательной чертой Джоны. Он то и дело невпопад употреблял фразу «местные возбудились», но на сей раз она вроде бы имела смысл. Все присутствующие действительно пребывали в возбужденном состоянии, хотя никто из них не был местным.
В тот июльский вечер Никсону еще оставалось больше месяца до того, как его вышвырнут с лужайки перед Белым домом, словно сгнившую садовую утварь. Джона Бэй с гитарой со стальными струнами сидел напротив Итана, втиснувшись между Джули Хэндлер и Кэти Киплинджер – девушкой, которая весь день неутомимо танцевала в балетной студии. Кэти была пышной блондинкой, гораздо более женственной, чем подобает большинству пятнадцатилетних девчонок. Вдобавок она была «чересчур эмоциональной», как резковато заметил кто-то позднее. Той самой девушкой, которую парни никогда не оставляют в покое, инстинктивно домогаясь ее изо всех сил. Порой контуры ее сосков отчетливо проглядывали сквозь трикотажную ткань, будто пуговки на диванной подушке, и всем приходилось демонстративно не замечать этого, как это частенько случалось в их кругу.
Мег Вулицер
1974 год, группа подростков встречается в лагере искусств, не подозревая, что эта встреча станет началом многолетней дружбы. Их ждет дорога от юности к зрелости, от мечты к практичности, но дружба будет только крепнуть. Это история о природе таланта, зависти, денег и власти. А еще о том, как легко все меняется в течение жизни.
«Вулицер написала захватывающий роман о том, что делать, если гениальный и одаренный человек – не ты. История о долгой дружбе, в которой одни друзья талантливее других, отдается в сердце не потому, что все мы когда-нибудь смотрели на других людей с белой завистью, остро осознавая свои недостатки. А потому, что читая этот роман, понимаешь, насколько субъективна чужая исключительность и что твоя, маленькая с виду, жизнь тоже может кому-то казаться пределом мечтаний». (А. Завозова)
Мег Вулицер
Исключительные
Meg Wolitzer
The Interestings
All rights reserved including the right of reproduction in whole or in part in any form.
This edition published by arrangement with Riverhead Books, an imprint of Penguin Publishing Group, a divisionof Penguin Random House LLC.
Copyrights © 2013 by Meg Wolitzer
© Ольга Белякова, перевод на русский язык, 2017
© Владимир Бойко, перевод на русский язык, 2017
© Анна Кречетова, перевод на русский язык, 2017
© Ирина Нечаева, перевод на русский язык, 2017
© Мария Чайковская, перевод на русский язык, 2017
© Livebook Publishing Ltd., оформление, 2017
* * *
Удивительно всестороннее и всеохватное видение эпохи ставит эту книгу в один ряд с такими произведениями, как «Свобода» Джонатана Франзена и «А порою очень грустны» Джеффри Евгенидиса. «Исключительные» – это теплый и уютный, насквозь американский роман, который чутко передает все чувства и порывы героев, мужчин и женщин, молодых и старых, гетеро- и гомосексуальных; но в то же время это пусть и неочевидно, но совершенно определенно философское произведение. Вулицер превзошла саму себя.
The New York Times Book Review
Это победа! «Исключительные» обеспечили Вулицер место среди лучших писателей поколения. Ее текст не уступает в пышности ни работам Франзена, ни творчеству Евгенидиса. И поражают не столько ее глобальные идеи и мысли, сколько глубоко человеческие моменты. Это не женский роман. Это роман для всех.
Entertainment Weekly
Главные вопросы «Исключительных»: «Что происходит с этим миром?» и «Что происходит с бутоном юного таланта?». В одной из сцен Джули задумывается над тем, в какой момент слово «аналитик» утратило связь с фрейдизмом и стало ассоциироваться только с финансами. Любой ли ребенок состоятельных родителей может с легкостью сделать карьеру в балете, или театре, или стать стеклодувом? Ответов на эти вопросы у мисс Вулицер нет, зато есть удивительно прописанные герои с особенными характерами и манерами.
The New York Times
Исключительно захватывающее, глубокое и поистине гениальное произведение. В нем много страниц и персонажей. Но Вулицер прекрасно удается удерживать внимание читателя, направляя линии сюжета то в будущее, то в прошлое, проникая одновременно в несколько жизней и распутывая клубок бесчисленных примирений, компромиссов и сложных диалогов.
Chicago Tribune
Как рождается легенда? А точнее, кто рождается легендой? Тот, у кого с самого рождения есть какие-то способности? Или тот, кто был наделен ослепительной красотой и состоянием, которые позволяют ему потакать любой творческой прихоти? Или просто тот, кто жаждет этого больше всех? Краеугольный камень «Исключительных» Мег Вулицер – это амбиции: каково жить с ними, использовать их и терять.
Тhe Time
Шедеврально и динамично! От проницательного взгляда автора не ускользнули тонкие узелки крепкой дружбы, вечной любви, супружеских жертв, родительского гнева и глубокой горечи потери. Пускай история периодически скачет вперед и назад во времени – это забавно, увлекательно и совсем не сбивает с толку. Это искренняя и правдивая история, полностью оправдывающая свое название. Воистину исключительный, затягивающий, увлекательный роман, который стоит прочитать.
The Miami Herald
«Исключительные» Мег Вулицер – милое и мудрое произведение. Главная героиня, Джули Хэндлер, начинает свой путь летом 1974 года «белой вороной», очутившейся в лагере искусств. Затем она попадает в компанию богемных подростков, и они становятся друзьями на века. В микроскоп грамотно выстроенной драмы и мягкого юмора Вулицер разглядывает организм дружбы, продлившейся тридцать лет.
O: The Oprah Magazine
Вулицер подарила нам роман, который можно назвать великим по крайней мере по двум параметрам – в нем почти 700 страниц, он охватывает огромный отрезок времени и раскрывает драму жизни небольшой группы друзей. Это – маленький мирок, жители которого мечтают жить на широкую ногу. Вулицер великолепно удалось передать все это через призму видения героя, который не замечает всего этого, для которого будто в тени остается все то, из чего соткана жизнь – большая и маленькая.
Minneapolis Star Tribune
Ритуал детства – торжественная клятва никогда не терять друг друга, несмотря ни на что. Шестерых одаренных подростков, чья жизнь расцветает на страницах этого сердечного и смелого романа, эта клятва смогла связать и удержать вместе почти на сорок лет.
People
Широкое, смелое, а местами – очень мечтательное произведение.
USA Today
Автор бестселлеров Мег Вулицер славится своим остроумием и находчивостью, рассуждая на темы современного брака, разводов и отношений вообще. Ее девятый роман, «Исключительные», – очень продуманное, тонкое и забавное произведение. Отчасти потому, что сюжет шипучей искрой проносится по Нью-Йорку, от времен «Уотергейта» до наших дней. А еще – потому что его герои удивительно правдоподобны.
The Daily Beast
Размах этой книги захватывает дух. Она уникальная, она забавная, от нее невозможно оторваться. С точки зрения того, как сама Вулицер смотрит на искусство, деньги и славу, ее можно было бы сравнить с Томом Вульфом, вот только вселенная ее романа намного шире.
Matchbook
«Исключительные» подойдут любому читателю, потому что стиль и меткость юмора этого романа просто невозможно не оценить. Эта книга поглощает и влюбляет в себя.
Nylon
Как Вирджиния Вулф в «Волнах», Мег Вулицер пишет картину, на которой жизни ее персонажей меняются, они проходят все драмы подросткового периода, обретают смирение взрослого и, наконец, достигают мудрости, которая собирает всю жизнь в один мощный аккорд, который звучит сквозь все жизненные невзгоды. То же самое можно сказать и про стиль романа. Остроумие, продуманность и глубокие чувства, которыми проникнут текст «Исключительных», переводят и без того значительный и устойчивый успех автора на еще более высокий уровень.
Джеффри Евгенидис
После того как вы закроете эту книгу, вы еще долго будете мечтать о том, чтобы у вас были такие же друзья.
Marie Claire
Вместе с группой друзей, которые встретились в лагере искусств в 1974 году, Вулицер проходит все этапы взросления и поздней зрелости, наблюдая за тем, как нити их жизней переплетаются, рвутся и соединяются вновь… Смелый и захватывающий роман, пропитанный настроениями либеральной интеллигенции той эпохи.
Kirkus Reviews
Какой сочный, какой чуткий и яркий текст!
NPR.org
Моим родителям, отправившим меня туда, и Марте Паркер, которую я там встретила
«На запад предстоял долгий путь,
Прилег я в поезде отдохнуть
И загрустил, увидав во сне
Себя самого и ставших друзьями мне».
«Сон Боба Дилана»
«…обладать всего лишь малой толикой таланта… было ужасно, мучительно».
Мэри Робинсон, «Твоя»
Часть первая
Странные моменты
1
Теплым вечером в начале июля того давно уже минувшего года Исключительные собрались впервые. Им было всего по пятнадцать-шестнадцать, и величать себя так они стали с осторожной иронией. Зачем-то позвали Джули Хэндлер, чужачку, а то и вовсе чокнутую, и вот теперь она сидела в уголке на неметеном полу и старалась выглядеть скромной, но не жалкой, а выдержать такой баланс непросто. В хитроумно спроектированном, хоть и задешево построенном вигваме в такие вечера, когда ни ветерка сквозь сетки не пробивалось, стояла духота. Джули Хэндлер очень хотелось вытянуть ногу или подвигать из стороны в сторону челюстью, которая при этом запускала в ее черепе приятную волну крохотных взрывов. Но если бы она сейчас каким-то образом привлекла к себе внимание, у кого-нибудь мог бы возникнуть вопрос, к чему она здесь. А ведь и впрямь, понимала она, никаких резонов тут находиться нет у нее и в помине. Случилось чудо, когда Эш Вулф кивнула ей в тот вечер возле умывальников и спросила, не хочет ли она попозже составить компанию ей и еще кое-кому. Еще кое-кому. Сама формулировка будоражила воображение.
Джули повернулась к ней глупым мокрым лицом, которое сразу же вытерла тоненьким полотенцем, привезенным из дома. «ХЭНДЛЕР» – на красной метке для прачечной по сморщенному краешку надписала мать нетвердым почерком, казавшимся теперь слегка трагическим.
– Конечно, – ответила она инстинктивно.
А если бы сказала нет? Об этом она частенько задумывалась после, с доставляющим некое странное удовольствие вымученным ужасом. Если бы отвергла беспечно брошенное приглашение и занялась своими делами, тычась невпопад из стороны в сторону, словно пьяная, слепая идиотка, уверенная: хватит с нее и того кулечка счастья, который таскает за собой. Однако же, сказав «конечно» за умывальниками в женском туалете, она угодила сюда, притулилась в уголке этого незнакомого, ироничного мира. Ирония была ей внове и отдавала диковинным сладким привкусом, как недоступный прежде летний плод. Скоро и она, и вся компания станут так ироничны, что на самый невинный вопрос не смогут ответить без легкой ехидцы. Пройдет еще немного времени, и язвинка смягчится, ирония сольется с серьезностью, а годы, укорачиваясь, полетят. И вот уже все они потрясенно и скорбно врастают в плотные, завершенные взрослые свои сущности, почти не имея шансов заново себя придумать.
Ну а в тот вечер, задолго до потрясений, скорби и застоя, когда они впервые сидели в деревянном вигваме мальчишек и одежды их еще источали душистые ароматы, оставленные предотъездными домашними стирками, Эш Вулф сказала:
– Каждое лето мы здесь так сидим. Надо бы как-то себя обозвать.
– Зачем? – спросил ее брат Гудмен. – Чтобы весь мир узнал, какие мы беспрецедентно исключительные?
– Можем назваться «Беспрецедентно Исключительные Люди», – сказал Итан Фигмен. – Пойдет?
– Исключительные, – сказала Эш. – Годится.
На том и порешили.
– Отныне, поскольку мы явно самые исключительные люди, какие, мать вашу, вообще на свете жили, – изрек Итан, – поскольку мы до того, мать вашу, убедительны, а мозги наши до того набиты важными интеллектуальными мыслями, нарекаем себя отныне Исключительными. И пусть всякий, кто нас встретит, замертво падет на нашем пути, увидав, какие же мы, мать вашу, исключительные.
И в сей смехотворно торжественный миг они воздели вверх бумажные стаканчики и косяки. Джули тоже рискнула поднять свой стаканчик с водкой и тангом – «ви-энд-ти», как они выражались, – при этом на полном серьезе кивнув.
– Чок, – сказала Кэти Киплинджер.
– Чок-чок, – откликнулись остальные.
Название было ироничным, а импровизированное самонаречение – шутливо претенциозным, но все-таки, думала Джули Хэндлер, они и впрямь исключительные. Эти подростки вокруг нее, все из Нью-Йорка, напоминали царственных особ и французских кинозвезд, озаренных неким священным ореолом. Творческими в этом лагере считались все, но здесь, насколько она могла судить, собрались самые яркие – местное ядро. Ей никогда не приходилось встречать таких людей; они были интересны не только по сравнению с обитателями Хеквилла – нью-йоркского пригорода, где она жила с рождения, – но и вообще по сравнению с внешним миром, который в тот миг казался нескладным, отталкивающим, совершенно омерзительным.
Словом, в то лето 1974 года, когда она, да и любой из них, с головой окунувшихся в умопомрачительное средоточие одноактных пьес, анимационных кадров, танцевальных сцен и акустических гитар, поднимали глаза, взору открывался столь жуткий дверной проем, что они быстро отворачивались. У двух парней на полках над кроватями стояли экземпляры «Всей президентской рати» – рядом с большими банками спрея от комаров и флакончиками бензоилпероксида, предназначенными для борьбы с бурно расцветающими на коже угрями. Книга вышла всего за пару недель до открытия лагеря, и ночью, когда гомон в вигваме постепенно стихал, переходя в сон или ритмичную шуструю мастурбацию, они читали при свете фонариков. «Как можно верить этим уродам?» – думали они.
В такой мир им и предстояло вступить: в мир уродов. Джули Хэндлер и остальные застыли перед дверью в этот мир, и что им надо было сделать – просто пройти сквозь нее? К концу лета сольется Никсон, оставляя за собой влажный слизневый след, и весь лагерь будет пялиться в допотопный «Панасоник», который прикатят в столовую владельцы, Мэнни и Эди Вундерлих, легендарно известных в крошечном сжимающемся мирке стареющих социалистов.
Вот они и собирались вместе, потому что мир был невыносим, а сами они – нет. Джули позволила себе еще одно легкое движение, то и дело скрещивая руки. Однако никто не обратил внимания, не начал выяснять, кто зазвал сюда эту неуклюжую рыжую прыщавую девчонку. Никто ее не прогнал. Она оглядела полутемную комнату, где все развалились на койках и деревянных половицах, как в сауне.
Итан Фигмен, на редкость безобразный толстяк со слегка сплющенными, словно прижатыми в пантомиме к невидимой стеклянной стене чертами лица, восседал, чуть раскрыв рот и держа на коленях пластинку. Его она одним из первых приметила после того, как на днях ее привезли сюда мать и сестра. Тогда на нем была широкополая шляпа из джинсы, и он приветствовал всех на лужайке, хватаясь за чемоданы, невинно тискаясь с девчонками и дружески пожимая руки парням. «Итан! Итан!» – кричали ему со всех сторон, и он поочередно откликался на каждый голос.
– Какой смешной мальчик, – шепнула Эллен, сестра Джули, когда они стояли на лужайке, только выбравшись из своего зеленого «Доджа Омни» после четырехчасовой поездки из Хеквилла. Он и впрямь выглядел нелепо, но Джули уже ощутила потребность опекать этого незнакомого мальчика.
– Вовсе нет, – возразила она. – Он классный.
Разница в возрасте между сестрами составляла всего шестнадцать месяцев, но Эллен была брюнеткой с непроницаемым лицом, склонной к удивительно резким суждениям, которые нередко гремели в сельском домике, где они жили с матерью Лоис, а до минувшей зимы и с отцом, Уорреном, умершим от рака поджелудочной железы. Джули навсегда запомнит, каково это – жить бок о бок с умирающим человеком, и особенно делить с ним единственную ванную, окрашенную в персиковый цвет, которую несчастный отец сконфуженно монополизировал.
В январе отец умер, и горькая боль утраты смешалась с облегчением. Об этом невозможно было думать постоянно, но и выкинуть из головы не получалось. Подкралось лето, но пустота не исчезла. Эллен никуда не хотела, но Джули просто не могла сидеть целое лето дома подавленной и смотреть на мать с сестрой, пребывающих в таком же настроении. Так и спятить недолго, решила она. В последнюю минуту ее преподаватель английского предложил поехать в этот лагерь, где согласились взять Джули на стипендию, поскольку оставалось свободное место. Никто из Хеквилла не ездил в такие лагеря – не столько из-за цен не по карману, сколько потому что даже в голову не приходило. Все оставались дома и ходили в простенький местный дневной лагерь при школе – Хеквиллскую рекреационную программу, Хек-Рек, как ее называли, – или целыми днями балдели на городском пруду, или устраивались на работу в «Карвел», или мариновались в своих сырых домах.
Денег ни у кого не было, и, похоже, никого это особо не напрягало. Уоррен Хэндлер работал в кадровой службе «Клелланд аэроспейс». Джули понятия не имела, чем он там занимается, но знала, что работы у него по горло, а зарплаты не хватит на то, чтобы построить бассейн на заднем дворике. И все же, когда ей вдруг выпал шанс отправиться в такой летний лагерь, в каком никто из ее знакомых не бывал, мать настояла, чтобы она согласилась.
– Хоть кто-то из семьи должен немного развеяться, – сказала Лоис Хэндлер, овдовевшая в 41 год, из-за чего ее все еще трясло. – Время-то прошло.
Тем вечером в вигваме мальчишек № 3 Итан Фигмен выглядел таким же уверенным, как на лужайке в первый день. Уверенным, но наверняка понимающим, что внешность его подкачала и никуда от этого не деться на всю оставшуюся жизнь. На поверхности альбома Итан начал мастерски скручивать косяки. Работа у него такая, говорил он, и ему явно нравилось, что пальцам, когда в них не зажаты ни ручка, ни карандаш, находится дело. Он был аниматором и часами рисовал короткие мультфильмы и заполнял страницы блокнотиков на спирали, всегда торчащих из его заднего кармана. А сейчас он бережно набирал в крохотный совочек зернышки, веточки и бутончики.
– Фигмен, прибавь скорости, местные возбудились, – сказал Джона Бэй. Джули еще почти ничего не понимала, но все-таки знала, что Джона, симпатичный парень с иссиня-черными волосами, падающими на плечи, и кожаным шнурком на шее, был сыном фолк-певицы Сюзанны Бэй. Знаменитая мать надолго стала главной примечательной чертой Джоны. Он то и дело невпопад употреблял фразу «местные возбудились», но на сей раз она вроде бы имела смысл. Все присутствующие действительно пребывали в возбужденном состоянии, хотя никто из них не был местным.
В тот июльский вечер Никсону еще оставалось больше месяца до того, как его вышвырнут с лужайки перед Белым домом, словно сгнившую садовую утварь. Джона Бэй с гитарой со стальными струнами сидел напротив Итана, втиснувшись между Джули Хэндлер и Кэти Киплинджер – девушкой, которая весь день неутомимо танцевала в балетной студии. Кэти была пышной блондинкой, гораздо более женственной, чем подобает большинству пятнадцатилетних девчонок. Вдобавок она была «чересчур эмоциональной», как резковато заметил кто-то позднее. Той самой девушкой, которую парни никогда не оставляют в покое, инстинктивно домогаясь ее изо всех сил. Порой контуры ее сосков отчетливо проглядывали сквозь трикотажную ткань, будто пуговки на диванной подушке, и всем приходилось демонстративно не замечать этого, как это частенько случалось в их кругу.