Также Лин любит кататься на лыжах (в этом году в Аспене!), читать (бесспорный фаворит – книги о личностном росте!) и ездить на горном велосипеде (честное слово!).

И вот любопытная подробность! Лин – одна из тройняшек! Ее сестра Катриона, исполнительный директор по маркетингу в компании «Холлингдейл чоколейтс», – это полная копия Лин. Джемма, не однояйцевый близнец, хотя и очень похожа на своих сестер, обучает детей в начальной школе. Сестры очень близки между собой.

– Они мои лучшие подруги, – призналась мне Лин.

Их мать, Максин Кеттл, возглавляет Австралийскую ассоциацию многоплодных матерей, регулярно выступает на мероприятиях с участием матерей двойняшек и тройняшек и является автором книги «Рай и ад многоплодной беременности», опубликованной во многих странах мира. Отец, Фрэнк Кеттл, – известный в Сиднее застройщик. Родители расстались, когда девочкам было шесть лет.

– У нас было прекрасное детство, – вспоминает Лин. – Мы проводили время и с мамой, и с отцом и были совершенно счастливы.

Что же впереди у этой суперженщины?

Возможно, еще один ребенок, а также расширение компании и открытие собственного производства обедов и ужинов (мммммм!!!).

Что бы она ни делала, будьте уверены: у этой замечательной молодой женщины все получится! Поистине пример для подражания!

Заказы на дом принимаются в «Автобусе для гурманов» по телефону: 1 300 BREKKY.

Лин пожала плечами, передавая журнал матери.

– Хорошо, что журналистка хоть догадалась прорекламировать мой бизнес. Не знаю, на что обиделась Кара, ведь это меня выставили полной идиоткой.

– Знаю, – ответила Максин. – На фотографию. Кара получилась ужасно.

Лин взяла журнал и всмотрелась в снимок. Фотограф снял Кару так, будто она гримасничала: уголки рта кисло опущены вниз, один глаз некрасиво вытаращен. Фотограф был ни при чем. Кара сама все время хмурилась, ворчала и вздыхала, потому что пришла только по настоянию отца.

– Ты права, – не стала спорить Лин.

– Знаю, что права, – Максин посмотрела на Мэдди, которая самозабвенно болтала с собственным отражением в стекле буфета. – Лин, в чем это она перемазалась? Ну и свинтус!

– В «Веджимайте». Когда Джемма и Кэт это читают, я не могу дослушать до конца.

– Не понимаю почему. – Максин опустилась на колени и, зажав щечки Мэдди, вытерла их носовым платком. Мэдди не сводила глаз с маленькой девочки в стекле и заговорщически улыбалась. – Ты же сказала, что они твои лучшие подруги.

– Вот именно! А я никогда ничего подобного не говорила.

Лин взяла ключи с журнального столика и посмотрела на Мэдди – девочка сосредоточенно вырывала страницы из журнала.

– Поцелуешь мамочку? – спросила она почти без всякой надежды.

– Нет! – Мэдди оскорбленно посмотрела на нее. Лин склонилась к девочке, но та строго подняла вверх палец и повторила: – НЕТ!

– Ну ладно… – Лин взяла портфель. – Буду часов в шесть. Мне еще забирать Кару у друзей после совещания в булочной.

– Видок у тебя ужасный, Лин, – заметила Максин.

– Спасибо, мамочка.

– Да, ужасный. Ты просто скелет – тусклая, серая, смотреть невозможно. Надо сказать, тебе это совсем не к лицу. Я всегда тебе говорю: не носи черное, но ты ведь не слушаешь. Ты взваливаешь на себя слишком много. Почему мать Кары никогда ее не берет? Почему Майкл не может настоять на своем?

– Мама, ну хватит…

Лин почувствовала, как в горле у нее защекотало. Она положила портфель и трижды чихнула.

– Аллергия, – довольно заметила Максин. – В это время года у всех вас… Схожу за лекарством.

– Некогда мне.

– Я быстро. Сядь.

Она вышла из комнаты, цокая каблуками по плиткам, и Мэдди вприпрыжку побежала вслед за ней. Лин вдруг почувствовала сильную усталость и опустилась на бежевый мягкий диван своей матери.

Она смотрела на ряды знакомых фотографий на стенах. Вот традиционная для близнецов Кеттл: Джемма в середине, Лин и Кэт по бокам. Мамино чувство равновесия удовлетворялось, когда рыжеволосая разделяла двух блондинок. Совершенно одинаковые платья, совершенно одинаковые ленточки, совершенно одинаковые позы. Три маленькие девочки, прищурив глаза, смеются в камеру. Смеялись они, конечно же, над отцом. В раннем детстве они считали его самым смешным человеком на свете.

Она слышала, как мать в кухне выговаривала Мэдди: «Нет, нельзя. Это таблетки, а не леденцы. И нечего на меня так смотреть, моя дорогая. Нечего!»

Некоторые подруги Лин жаловались, что их детей донельзя балуют любящие бабушки и дедушки. Ей же не нужно было волноваться, что Максин превысит с Мэдди некую дисциплинарную квоту. Оставить девочку с бабушкой было все равно что отправить ее на военные сборы.

На журнальном столике лежал какой-то документ, который, по-видимому, за минуту до этого внимательно изучала Максин. Лин взяла его в руки. Это оказался текст выступления на родительском семинаре под названием «Головная боль и веселье в кубе».

– Она сделала карьеру из своего материнства, – всегда ворчала Кэт.

– Ну и что тут такого? – отзывалась Лин.

– Это эксплуатация.

– Да ладно тебе!

Лин не спеша пролистывала страницы. Почти все ей было знакомо – по предыдущим выступлениям, статьям и книге матери.

По временам может охватывать ощущение, что вы участвуете в нескончаемом комедийном шоу. В конце концов привыкаешь к удивленным взглядам и вопросам совершенно посторонних людей. Помню, как-то я специально подсчитала, сколько раз меня останавливали незнакомцы, которым просто хотелось посмотреть на моих дочерей, по пути в торговый центр в Четсвуде. Это случилось…

Пятнадцать раз, вспомнила Лин. Да, мы знаем, целых пятнадцать раз!

Подсчитано, что на уход за тройняшками тратится 28 часов в сутки. Любопытно, с учетом того, что, как всем известно, в сутках всего 24 часа! (ПЕРЕЖДАТЬ СМЕХ.)

Вряд ли в этом месте кто-то будет смеяться. Не так уж и смешно, если честно…

У монозиготных, то есть однояйцевых, близнецов все гены абсолютно одинаковые. Дизиготные, или двуяйцевые, близнецы имеют лишь четверть одинаковых генов, как обычные братья и сестры.

Джемме было бы обидно называться обычной сестрой. Когда они были во втором классе, сестра Джойс Мэри нарисовала на доске трехлистный клевер, чтобы наглядно объяснить, как Отец, Сын и Святой Дух триедины в Боге. В воздух взлетела рука Джеммы: «Как тройняшки! Как мы!» Монахиня растерянно заморгала и ответила: «По-моему, девочки Кеттл – это не совсем Святая Троица». – «Что вы, сестра, мы и есть троица», – снисходительно пояснила Джемма.

Когда Джемма рассказала об этом Максин, та пояснила, что это было бы верно, если бы девочки появились из одного яйца. Однако только Лин и Кэт были совершенно одинаковыми, а Джемма – однояйцевой, поэтому их нельзя сравнивать со Святой Троицей, что само по себе уже страшная чепуха. «Не хочу быть однояйцевой!» – заныла тогда Джемма. «А если бы мы были сиамскими тройняшками? – спросила Кэт. – У нас бы что, головы срослись?» Но тут мама погромче включила радио в машине, чтобы заглушить причитания Джеммы.

Соперничество братьев и сестер – это крайне сложная проблема, которая требует отдельного и подробного рассмотрения. С другой стороны, вы, может быть, завидуете матерям единственных детей и переживаете, что ваши дети гораздо ближе друг к другу, чем к вам. Это совершенно нормально.

А вот это было ново. Правда ли, что их практичная до мозга костей мать никогда не волновалась ни о чем подобном?

– Зачем ты сказала журналистке, что Джемма – учительница? – спросила Максин, вернувшись в комнату со стаканом воды и таблеткой.

– Ну, наверное, время от времени она еще дает уроки, – ответила Лин, отложив речь в сторону. – Что я, по-твоему, должна была сказать?

– Да, конечно, в этом вся загвоздка, – согласилась Максин. – Мастер на все руки… За что только не берется. На днях я звонила ей, и она между делом сказала, что торопится на какую-то рекламную акцию в «Fox Studios», где надо ходить на ходулях, представляешь? Я ее спросила: «Джемма, ты что, умеешь ходить на ходулях?»

– Не умеет она, – ответила Лин. – Она сказала потом, что все время сваливалась. Но детям, которые были в зале, наверное, это показалось очень смешным.

– Да уж куда смешнее. Джемма у нас скиталец. Сегодня я в газете прочитала об одном убийце в Мельбурне. Его называли Скитальцем. Я подумала, что Джемму вполне можно так назвать! Моя собственная дочь – скиталец! Надо же!

– По крайней мере, она скитается неподалеку. В районе Сиднея…

– И то хорошо… – Сидя на диване перед Лин, Максин вдруг глубоко вздохнула и прижала руки к коленям, как будто чего-то боялась. – Вообще-то, я хотела с тобой кое о чем поговорить. Так, ерунда…

– Правда?

Мать обычно не намекала, что хочет поговорить; она выкладывала все и сразу.

– О чем же?

Тут на журнальном столике завибрировал мобильник Лин. Она посмотрела, кто звонит, и сказала:

– Легка на помине. Я переведу ее на голосовую почту.

– Нет. Отвечай. После переговорим. Ты все равно торопишься…

Максин стремительно встала и взяла стакан из рук Лин.

– Скажи Джемме, чтобы не забывала поливать цветы этого бедолаги, – загадочно добавила она и зацокала по плиткам, громко спрашивая: – Ну и что ты там творишь, Мэдди?

– У Кэт кризис! – радостно объявила Джемма. – Угадай, где она сейчас?

– Сдаюсь сразу! И где же?

– Ладно, скажу. Она сидит в своей машине рядом с домом той самой!

– Какой еще той самой?

– Не доходит, что ли? Да той, с которой у этого подонка Дэна был секс! Кэт ее выслеживает. Она сейчас может такое выкинуть – мало не покажется!

– Ты хоть раз в жизни можешь обойтись без этих своих шуточек? – спросила Лин. – Что она там делает?

– Послушай сначала, как она ее нашла! Прямо как заправский детектив!

– Джемма…

– Я не шучу. Вот уж нисколечко не шучу! Нам нужно остановить ее! Она говорит, что хочет просто посмотреть на эту женщину, но для Кэт этого наверняка будет мало, тебе не кажется? Вполне возможно, она задумала облить ее кислотой или еще как-то изуродовать. Может, съездим туда на твоей машине? В моей кондиционер не работает.

– У меня через полчаса собрание, – ответила Лин, взглянув на часы.

– Я тебя жду у крыльца.

– Джемма!

– Ой, не могу говорить, сейчас чихну! – И Джемма закончила разговор соответствующим звуком.

Лин отложила трубку, потерла глаза костяшками пальцев, припоминая, где сейчас живет Джемма.

Она подумала о собрании в пекарне. Там бы ее окутал сытный запах вперемешку со всеобщим уважением и удовольствием от встречи с успешными, профессиональными, спокойными, нормальными людьми.

Она крикнула Максин:

– Дай-ка мне еще две такие таблетки!

О «так, ерунде» своей матери она и думать забыла.

Глава 3

– Ты меня кинула.

– Что? Я?

– Ты меня кинула, потому что кто-то умер?

– Надеюсь, что нет.

Больше всего на свете Джемма не любила просыпаться по утрам. Каждый день начинался у нее с отчаянной борьбы. Даже если, как сейчас, ее будил телефонный звонок, она продолжала сопротивляться проясняющемуся сознанию, зажмуривая глаза и глубоко дыша, совершенно не вслушиваясь в смысл того, что ей говорили.

Если ей везло, разговор продолжался недолго, и после него она проваливалась обратно в свой сладкий сон.

– Я типа даже надеялся, что кто-то умер. Ну, такой… не очень близкий. Это укрепило бы мое шаткое эго.

Голос был явно мужской, но она понятия не имела, кто ей звонит, о чем речь, и все еще надеялась вернуться в объятия сна.

– Угу, я поняла, – вежливо пробурчала она.

– Нашла кавалера получше?

– Эммм… – вздохнула она и зарылась в одеяло с головой.

– Ты все еще в кровати? Вчерашний вечер удался на славу?

– Ш-ш-ш! Перестань болтать. Рано еще. Сегодня суббота.

Но в самом дальнем уголке ее сознания начинало нарастать какое-то беспокойство.

– Вот именно, суббота. А вчера была пятница. Я ждал, и ждал, и ждал… Пока все посетители ресторана не прониклись ко мне сочувствием и жалостью. Даже принесли бесплатный чесночный хлеб.

– Кто это? – Как Франкенштейн, возрожденный к жизни, Джемма резко выпрямилась и села.

– Скольких ты вчера кинула? Развлекаешься таким макаром каждую пятницу?

– Боже мой! Ты слесарь!

Она отбросила одеяло и выпрыгнула из постели, прижав к уху телефон. Другой рукой она отбросила назад челку. Как такое могло произойти?

– Сама не знаю, как это получилось! Это так невежливо! Такая невоспитанность! Я ужасно извиняюсь. Но у нас семейный кризис. Я страшно переволновалась, потому что моя сестра чуть не превратилась в настоящую маньячку. Хотя это меня не оправдывает.

– Продолжай…

– Я чувствую себя ужасно. Честное слово!

Она и правда чувствовала себя ужасно. И не только потому, что обидела слесаря, но и потому, что она совершенно забыла о том, чего с таким предвкушением ожидала! Может, она забыла еще что-нибудь и даже понятия об этом не имеет? Что-нибудь хорошее. Скажем, выигрыш в лотерее. Предложение о работе. Ей стало жутковато.

– Тебе и следует чувствовать себя ужасно, – продолжал слесарь. – Как собираешься искупать вину?

Джемма сидела на краешке кровати, скрестив ноги и натянув на колени футболку. Голос на том конце провода был сексуальный и твердый. Может быть, ей стоит завести привычку пропускать первые свидания?

– А-а, искупление… – протянула она. – Я католичка, мы с этим хорошо знакомы. Ну и что мне делать? Купить тебе завтрак?

– Нет. Думаю, ты должна приготовить мне завтрак. Себе – завтрак. А мне – обед. Получится такая трапеза на двоих. И во время этой трапезы ты сможешь рассказать мне о своей психованной сестре.

– С удовольствием, даже с большим удовольствием, вот только я не готовлю. Значит, надо придумать что-нибудь другое.

– Я буду через двадцать минут.

Джемма отпустила футболку и прижала колени к себе, сощурившись от удовольствия.

– Я не готовлю, – повторила она. – Это мои сестры готовят.

– Твои сестры меня не кидали.

После этого он повесил трубку, даже не попрощавшись.

Что ж! Голос был очень, очень приятный!

С другой стороны, вначале они все приятные.

Лин считала, что Джемма зависела от вещества под названием фенилэтиламин. Это вещество разливалось по всему телу, стоило только влюбиться. За последние десять лет Джемма пережила больше четырнадцати романов (Лин вела им счет), и, как говорила Лин, это было даже уже не смешно; наоборот, такая прыть пугала. Наверное, из-за этой-то зависимости Джемма рвала с очередным кавалером, как только роман переходил из первой стадии – влечение – во вторую – интим.

Хорошо, что фенилэтиламин можно было найти в шоколаде. Лин советовала Джемме потреблять больше шоколада, чтобы перевести наконец отношения в третью стадию – длительную и надежную связь.

Джемма подумала, много ли у нее шансов перейти на третью стадию в отношениях с…

С…?

Как, черт возьми, его зовут?

В голове было совершенно пусто, что было дурным знаком.

Она вспомнила, как схватила ключи с кухонного стола и начала укоризненно звенеть ими, точно мать, уличавшая своих детей в очередной шалости, как будто они нарочно сами закрылись в доме. Слесарь тогда с улыбкой посмотрел ей в глаза, потому что был одного с ней роста.

Джемма с сестрами строго соблюдали правило «не ниже метра восьмидесяти», но смотреть этому мужчине в глаза было необыкновенно приятно, как будто они лежали в постели, и это ее немного шокировало. Она подумала: может, правило пора менять?

– Забавно, что люди всегда стремятся показать мне ключи после того, как я взломаю их дверь, – сказал он.

Его волосы были подстрижены так коротко, что он казался практически лысым. Плечи были широкие, нос чуть крючковатый, а ресницы… невероятно длинные. Красивого мужчину они сделали бы женственным. Слесаря же делали красивым.

Джемма так прямо ему и сказала:

– Ресницы у вас просто удивительные.

Была у нее такая плохая привычка: говорить комплименты первым встречным. Как-то женщина, с которой она столкнулась в лифте, узнала, что имеет необыкновенно красивые ключицы. Это привело незнакомку в такое замешательство, что она принялась жать на все кнопки подряд.

– Знаю, – ответил слесарь. – Долго же вы молчали об этом.

Джемма удивленно прыснула, когда он наклонился к ней, наставив на нее свои ресницы. И он тоже расхохотался. Смех у него был утробный, уютный. Таким смеются здоровяки. От этого ей стало еще веселее.

Не успела она отсмеяться, как он представился и спросил, можно ли пригласить ее на ужин в пятницу.

Имя у него было какое-то особенное и почему-то смешное. Непонятно с чего, но она подумала: «Ха-ха, уж это имя я точно запомню». Но было в нем и что-то печальное. Такой еле заметный налет грусти. Странно. Что бы это значило? Что это за имя такое – смешное и грустное одновременно? Интересно! Поскорей бы вспомнить.

Она оглядела комнату в поисках источника вдохновения. Солнечный свет падал через открытое окно, легкий ветерок то поднимал, то опускал кружевную занавеску. Она поселилась в этом доме чуть больше двух недель назад, но уже чувствовала, что он станет одним из ее самых любимых. Солидная мебель красного дерева казалась терпеливой и мудрой, а заваленные всякой всячиной шкафы и полки – дружелюбными и нестрашными.

До этого она прожила два месяца в городской квартире дикой расцветки. Эта пестрота чуть не свела ее с ума. Здесь, в зеленом пригороде Хантерс-Хилл, она станет спокойной и уравновешенной. Может, даже готовить научится.

Джемма была хаусситтером, то есть присматривала за домами, пока их хозяева куда-нибудь уезжали. В списке сиднейских хаусситтеров у нее была реклама, напечатанная жирными буквами и заключенная в рамку.

Одинокая женщина 30+ с отличными рекомендациями. Очень ответственная. Исключительно внимательна к вопросам безопасности. По-настоящему серьезно отношусь к своему делу! Вы войдете к себе с чувством, что вышли пять минут назад! Ваш дом, ваши животные и ваши растения ощутят на себе мою неусыпную заботу!

Этот дом принадлежал Пентерстам, врачам, которые, выйдя на пенсию, отправились в годовое путешествие по Европе. Мэри и Дон прониклись к Джемме симпатией и даже прислали ей открытку. «Как там наши африканские фиалки?» – спрашивали они из Венеции.

У Дона была коллекция из шести африканских фиалок с толстыми пушистыми листьями. Перед отъездом он сказал ей: «Разговаривайте с ними хотя бы минут по двадцать в день. Не думайте, что я „того“, – это действует! Есть документальные подтверждения! Об этом пишут в Интернете! Некоторые говорят, что это углекислый газ. Так вот, болтайте с ними понемногу о том о сем».

– Просто поливайте их, дорогая, и все, – шепнула ей на ухо Мэри.

– Никакого «просто», – возразила Джемма. – В вашем доме все должно быть точно так же, как при вас.

Поэтому она добросовестно обходила ряды цветов, стоявших на подоконниках, и гладила их листья. Всех их она в шутку называла Виолеттами: «Как же зовут этого слесаря? А, Виолетта? Что скажешь? А ты, Виолетта? Ну ты-то, Виолетта, точно должна помнить!»

Но Виолетты были озадачены не меньше ее самой.

Джемма снова села на кровать и стала разглядывать семейные фото в рамках, стоявшие на прикроватном столике. Это были единственные личные вещи, которые она брала с собой, отправляясь присматривать за очередным домом. Все остальное оставалось точно таким же, как при хозяевах.

Коллекция ее фотографий была пестрой, собранной без всякой логики. Вот ее пятилетний отец недобро улыбается с черно-белой фотографии, а вот пятнадцатилетняя Кэт сердито грозит пальцем фотографу. («Джемма, зачем хранить такую отвратительную фотографию? – спрашивала ее мать. – А тем более зачем выставлять ее на всеобщее обозрение?» – «Я заплачу тебе за нее пятьдесят баксов, – сказал Дэн. – Посмотри только на эту цыпочку! Тронь мою жену, только попробуй».)

Рядом со снимком Кэт стояла черно-белая фотография ее пятнадцатилетней матери.