Жизнь, как пакет без ручек – не знаешь, за что зацепиться. (Господи, ну конечно на этом месте должна быть какая-то подобная фраза, которую читаешь, и тебе одновременно и неловко за автора – какой же он болван – так все опошлить не смог бы даже Марсель Дюшан, и одновременно ты понимаешь, что жизнь.. как пакет.. без ручек.. ц-ц-ц (цоканье языком) – ведь как здОрово сказано, как нездорОво!) Ну да, есть в этом что-то нездоровое. Обязательно напишите мне по этому поводу письмо, и не отправляйте.
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Я съел ее на обед
1
Даже выкурив весь свежий воздух из комнаты, я не переставал думать о ней – и обо всех ее частях тела, о желудке и далее, далее. Тем не менее, когда ко мне постучали, я представлял уже голую Дайан Китон у себя на коленях.
Открыл в надежде, что это пришли поздравлять меня с выигрышем в лотерее.
– Но вы не участвовали.
– Я собирался.
– Нет, не собирались.
Как так? Что за отчаянный пессимизм. Передо мной стоял неизвестный человек лет за тридцать. За двадцать.
– А кто вы?
– Хемингуэй.
– Правда? Давно хотел с вами познакомиться, вы прекрасный писатель.
– Спасибо, но я пришел по другому поводу.
– Садитесь.
Он огляделся. Я огляделся. Даже восемнадцатилетняя девственница этажом выше стыдливо оглядывалась, смотря на себя перед зеркалом. Стульев в комнате у меня не было. Ничего не было. Лишь матрас в дальнем углу – поближе к окну, видимо, даже он планировал сбежать.
– Ладно, давайте так – вы ничего странного не замечаете?
– Стараюсь замечать, – согласился я.
– Посмотрите внимательно, это важно.
Я начал смотреть внимательно. Смотрел вверх и вниз, влево и вправо, все как учил меня мой окулист и инструктор по вождению окулистов.
– Ммм, все-таки, ничего не вижу.
– А моя левая рука?
– Нет, не вижу.
– Вот видите.
– Да нет же, не вижу.
Левой руки действительно не хватало. Причем это не сразу бросалось в глаза, я уверяю. С моей близорукостью если что-то и может броситься, то лишь оголодавшая по близости студентка филологического отделения.
– Думаю, вы можете мне помочь.
Еще раз огляделся – голые стены, матрас.
– А вы уверены, что я?
– Сомнений нет, вы.
– Ну, хорошо.
Я почувствовал себя увереннее. Достал сигарету, медленно закурил. Зря – это была последняя сигарета.
– Но вам нужно точно выяснить, где моя левая рука.
Я на это выпустил довольно круглое кольцо дыма. Посмотрел ему в глаза:
– Скажите, у вас давно никого не было?
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду – годы одиночества, тихое отчаяние по ночам, и пустые почтовые ящики, и застывшие стрелки на часах..
– У меня на часах стрелок нет.
– И у меня нет.
Сигарета подходила к концу. Он мне не нравился.
– Хотя бы непристойные мысли вас посещают?
– Я посещаю церковь.
– Ох, я бы на вашем месте лучше сосредоточился на мыслях.
Он сделал кислую мину. Надо быть аккуратнее – опасности поджидают нас даже там, где нормальные люди моют руки втайне от родных. Не на все ответы хватает тайн.
– Я ничего не почувствовал, – наклонился он ко мне, – просто вдруг сегодня утром проснулся – а ее нет на месте. И знаете, что я думаю?
– Знаю.
– Не врите, я думаю – ее украли, пока я спал.
В подворотнях шелестели трамваи своими осенними колесами, ветер с залива обжигал руки только что влюбившимся, и я снова подумал о ней – казалось, она была где-то рядом, все время, такая прекрасная и милая, в своем сиреневом платье. И эти солнечные улицы, глаза цвета зеленых устриц и подсолнухи в ее волосах, и счастливые дни, и несчастные месяцы, и деревья зелеными пальцами спускались к нам сквозь яркие вспышки света.
Я перевел взгляд на окно – серое, низкое небо желчью выдавливало из себя остатки своего завтрака на грязный асфальт.
– Вы о чем-то вспомнили?
– Нет, я забыл.
– Хмм, – сказал он, – я все-таки думаю, у вас получится, если что – вот мой номер, звоните в любое время.
Он оставил какую-то бумажку на столе и вышел из комнаты.
Уходя, повернулся:
– Но вы же понимаете, что я не Хемингуэй?
– Понимаю.
Он закрыл дверь, и я уже не считал его таким хорошим писателем.
2
Все время улицы пытались съесть меня. Если у них не получалось – они съедали кого-нибудь другого, и я искренне надеялся, что этот кто-то другой – тоже не я.
– Это не навсегда, – утешал меня фонарный столб.
– Что ты имеешь в виду, глупенький?
– Завтра утром меня демонтируют, и переплавят на железо в огромном адском котле как последнюю шлюху.
Я отошел от него подальше. Мама всегда говорила, что ноги надо держать в тепле, а мох растет с северной стороны. Эти знания о местоположении моха не раз выручали меня в жизни.
– Привет, это же ты?
Через улицу ко мне подбежал незнакомый человек.
– Привет, – ответил я, – нет, не я.
– Ох, понимаю, ну, говори, как всё?
– Не скажу.
– Говори-говори.
– Нет, не скажу.
– Что же ты все не говоришь и не говоришь.
Кто он? Что от меня хотел? Я хотел только одного – но этого «одного» было много, и оно все увеличивалось в количествах, когда я его хотел.
– Черт, ты как сам не свой, – он осмотрел меня, – хочется верить, что у тебя уже все хорошо.
– Иногда так хочется, что руки чешутся.
Они чешутся, и я их чешу – расчесываю. Я знаю, это любовь. Любовь должна спасать от одиночества, но даже весьма любвеобильная Джоан Мари Лорер была найдена в одинокой постели, наглотавшись антидепрессантов.
Я убежал от него, и еле заметил, как потом наступило следующее утро, и все снова на своих местах. Вспомнил о человеке и его пропавшей руке. Не причудилось ли мне это? Кто он? Откуда приходил? Все это походило на паранойю. В страхе начал щупать свои – и левую, и правую, минут пять я их щупал, а после понял, что единственное, что нужно – это правильно выбрать бар.
Тут-то он мне и позвонил, когда я носки из-под кровати доставал. Точнее, один – левый.
– Нашли что-нибудь?
– Кое-что нашел.
– Думаете, это поможет?
Я попытался надеть носок на руку.
– Возможно, возможно..
– Слушайте, я знаю, куда вы собираетесь.
– Правда?
– Не стоит вам этого делать, не стоит.
– Правда?
– Обещайте, что вы сейчас же снимете носок с руки и сосредоточитесь на пропаже.
– Хорошо, сосредоточусь.
Я повесил трубку, быстро оделся и уже через десять минут заказывал чудесный коктейль из виски, пустого стакана и всего такого. Какой чудесный коктейль, какой чудесный..
– Мы закрываемся.
– Что?
Я очнулся. В баре уже никого не было, и охранник легонько тряс меня за плечо. Легонько в том смысле, что все-таки не сломал. Надо было двигаться дальше, надо было что-то делать.
Я вышел наружу трезвый и побитый изнутри, а деньги остались в кассе.
– Ладно, – набрал я его номер, – я найду вашу руку.
– Вы все правильно решили.
– Скажите, у вас есть недоброжелатели?
– Никогда не было.
– Никогда? Вы что, преподаете слово божье?
– Я посещаю церковь.
– Помню, помню..
Я прошел по узкой улице, на меня набросился какой-то странный переулок, где дома окнами упирались друг в друга. На втором этаже одного из таких домов окна были панорамными – на всю стену. Там стоял рояль. Кто-то сидел за ним и играл – играл прекрасно. Я не мог уловить мелодию, но она текла, как морская волна, как ветер – свободный и легкий. Я посмотрел на свои руки – они расплывались.
Потом я вернулся домой.
Смотрю телевизор, жду. Уже девять часов. Ее все нет. Продолжаю смотреть. Двенадцать. Два часа ночи. Вспоминаю – она же работает сутки трое. Точно, как же я забыл.
3
Спустя несколько дней дым рассеялся. Я проснулся с ясной головой и пустым желудком. С улицы пахло чем-то одухотворенным, пришлось выглянуть. Прекрасная девчушка в сиреневом платье шла вдоль проспекта. Она была так похожа, и эти подсолнухи в волосах, и острые груди – все совпадало. Я уже был готов сбежать по лестнице, как он оказался у меня в комнате.
– Мне трудно без руки, очень! Вы знаете, кем я работаю?
– Может, хирургом?
– Смешно, смешно.
Я попытался его обойти. Не получилось.
– Извините, но сейчас я страшно спешу.
– Там никого нет.
– От этого еще страшней.
Он надвигался на меня. Я отступил к окну. В панике повернул голову и взглянул еще раз. В двух метрах от моего окна находилась монолитная стена соседнего дома. Под окном – перегородка. Ничего кроме этого не было видно.
– А я думаю – куда же я дел эту перегородку..
Тут он подвинулся ко мне еще ближе, уставился прямо в глаза. Мне стало холодно от этого взгляда, и от того, что обещали синоптики на день рождения.
– Знаешь, какой сегодня день недели?
– Вторник.
Он отрицательно помотал головой. Ничего не сказал. Поправил пальто, выправил осанку. Сомнения уже рождались в моей голове и в головах миллионов людей, еще тогда – несколько сотен лет назад, когда Галилей начал проповедовать свои несуразные мысли о вращении земли вокруг солнца.
Но как же черепаха и три кита на ней, Галилей, как же вращаться им? У тебя нет ответов на эти вопросы, наглый шарлатан.
Я решил проследить за ним. Аккуратно, на цыпочках дошел до его дома – и он скрылся, где-то там, внутри. Зачем я это сделал – непонятно. Ради приличия походил еще кругами, а потом в бар пошел. Посетителей не было. У стойки стоял бармен и подозрительно смотрел куда-то на календарь. Он молчал. Я молчал. Через десять минут сдался.
– Ждете чего-то? – спросил он.
– Счастливых дней и стаканчика самого дешевого виски.
– И что получается?
– Получается, что стаканчика – дольше.
Наливал он правой, но как-то странно. Я пригляделся.
– Вы правша?
– Конечно.
Он засуетился. Отошел в другой конец. Не очень-то он похож на бармена. И на правшу.
– Спасибо.
Я все всматривался в него, и всматривался. Потом заказал еще один стаканчик, и еще. Что за странный напиток – никак не получается им напиться!
По возвращению домой, у входа в подъезд ждала полиция.
– Холодно на улице, да?
– На этой – нет.
– Холодно, не спорьте. Вы когда спорите, еще более подозрительный.
– Пасмурно на улице как-то, – ответил я.
Они выглядели сурово. Обступали меня, обступили.
– Мы знаем, что вы пытаетесь сделать.
– Да? Вы тоже ее ищете? – спросил я.
– Еще как.
– Может, поможем друг другу?
– Это было бы прекрасно, этого мы и добиваемся.
– Хорошо, тогда я скажу вам – сегодня я следил за ним и выяснил, где он живет.
– Кто?
Холодный ветер с залива разносил обрывки газет по улицам. Темное небо спускалось так низко, что казалось, скоро коснется крыш. И голые деревья, и голые проспекты, и голые внутренности.
4
И умирают дни. Ты смотришь на них сверху, и они образуют целую гору под тобой, которая только растет, из-за того, что они умирают. С одной стороны – ты поднимаешься все выше, но с другой – этот холм с каждым днем все более шаткий.
Я вспоминал ее тело, и ее саму – она так смеялась, так смеялась. Перевожу взгляд на пальцы – странно это все.
Я набрал знакомый номер:
– Я боюсь тебя, – послышалось в трубке.
– Я тоже.
– Нет, на самом деле, что случилось?
– Ко мне приходил человек без руки.
– Господь всемогущий!
– Нет, не он.
В трубке неровно дышали. Возможно, стоит проверить легкие, проветрить, вынести их на улицы, показать им этот отравленный городом воздух – пусть забирают его, себя и меня, и всех нас, лишь бы больше не видеть эти замерзающие дни, этот непрерывно опускающийся столб ртути.
– Может, ты приедешь? – спрашиваю.
– Нет, я не приеду.
– Мне здесь так одиноко.
Разговор окончен. Дыхания больше нет. Стены убивали весь остаток солнечного света, протискивающийся сквозь грязные окна.
Мне пришлось открыть еще одну бутылку, и снова начать представлять голую Дайан Китон. Какая же она была голая..
– Мне понравилось, как ты играл, – сказал кто-то.
– Черт, КТО ЗДЕСЬ?!
– Тихо-тихо, предлагаю тебе еще у нас выступить, что скажешь?
– Я не понимаю, о чем речь?
– Ты хорошо играл.
– Нет, не очень.
– Играл.
Я очень скучал по ней. Вспоминал, как мы вместе пришли в парк аттракционов. Денег не было, были последние – и я думал, черт с ним, черт со всем, было лето, был праздник, и безоблачно-светлое небо окутывало нас. Синее, бескрайне синее.
– Залезай в кабинку.
– Нет, я боюсь, – говорила она.
– Я буду тебя держать.
– А если она развалится?
– И ее тоже.
Колесо обозрения несло нас вверх и вниз, влево и вправо, оно сходило со своей платформы и бежало, крутилось по всему городу, по дорогам, по небу, и мы падали в объятия друг друга, и жадно срывали одежду, и погружались в моря друг друга, в прозрачные синие моря..
– Давай еще сахарной ваты купим?
– Прости, у меня кончились деньги.
– Ох, это же всего лишь вата?
– Прости.
Мои мысли развеял звонок телефона. Я все в этой же комнате на грязном полу, и темные стены, и голые деревья за окном, и серое низкое небо своими холодными руками протискивалось сквозь все щели в окнах и заползало прямо в горло.
– Завтра встретимся в парке, я вам кое-что скажу.
– Вы сами нашли свою руку?
– Ничего я не нашел!
– Тогда может..
– Завтра, завтра!
5
Неизвестный стук в дверь, а утро было холодным и мрачным, холодным и серым. Я открыл – никого. На полу лежал конверт.
Посмотрим, посмотрим.
Я заползаю обратно, сажусь на матрас в углу, вскрываю. Узнаю этот аккуратный почерк – как будто узнаю. В конверте была одна записка: «Я съел ее на обед».
Очень интересно.
– Почему вы не пришли сегодня в парк?! – дозвонился он вечером.
– Нет-нет, я в эти игры больше не играю.
– Какие игры?
– Я получил записку.
Через полчаса он был у меня. Немного растрепанный, но лишь немного – и пальто, и осанка была при нем. Руки не было.
– Напишите, – говорю я ему.
– Что?
– Напишите ваш номер, еще раз, прошу, я потерял его и не помню.
Он недоверчиво подошел к столу и красиво стал выводить цифры. Да, этот аккуратный почерк невозможно не узнать.
Я сверил эту надпись и ту, что в конверте – конечно, почерки совпадали.
– Ага! – вы что, обманываете меня? Что это вообще такое?
– Это не я написал.
– Но почерк ваш?
– Похожий почерк.
Я укоризненно на него посмотрел.
– Да это одно и то же! Вы сумасшедший – сами отрезали себе руку и съели ее. Что вы от меня хотите? Вызвать вам скорую?
– Послушайте, я не делал этого. Я не знаю, кто это сделал, и зачем меня подставляет, но вы должны мне поверить.
– Нет-нет, я вам не верю, не надо.
– Все-таки поверьте.
– Нет, не могу.
Упрямился. Сразу видно – овен. И по гороскопу наверняка овен.
– Хорошо, я заплачу вам вдвое больше.
– Но вы мне еще не платили..
Теперь он укоризненно посмотрел на меня.
– Понимаете, этот кто-то – кто украл руку, хочет запутать нас, и особенно вас, это опасный человек!
– Опасный?
– Просто продолжите поиски, и вы все поймете.
– Если я просто продолжу поиски?
– Да, если вы просто продолжите поиски.
Мне было грустно. Внезапно стало – я сам не мог понять отчего. От несправедливости? Одни люди обманывают других, более доверчивых, чтобы потом самим стать более доверчивыми и быть обманутыми. Искренности почти нет. Ложь от начала и до конца. И даже смерть – та же самая ложь, еще при жизни.
– А теперь я готов вам рассказать то, важное, ради чего и позвал вас сегодня.
– Нет, не надо, я буду искать так, как искал.
– Это очень важно.
– Нет-нет, уходите, вы мне надоели.
– Но я должен..
– Дверь там! – я был категоричен, он действительно меня утомил.
Медленно заковылял к двери. Покачал головой. Пусть качает, пока она у него есть еще на месте. Я молча закрыл дверь, уже представляя, как закажу себе пиццу.
Сквозь щели в окне пробирался ледяной ветер, и комната была печальна, и серые улицы разрастались грязным асфальтом.
6
Потом я оказался в комнате. Небольшая, стены – зеленые, цвета больничных палат. Странно, но я смотрел на себя со стороны – как будто в одном из углов потолка повесили выпуклую камеру. Я помахал ей рукой – человек в центре комнаты тоже помахал ей рукой.
Точнее, это же я. Не понимаю, я здесь или только смотрю на себя? Передо мной дверь – деревянная, облезлая. Хочется отсюда выбраться. Я смотрю, как человек в комнате занервничал. Я нервничаю?
Дверь начинает открываться. Человек удивлен, он хмурится. Из двери веет темнотой и холодом, и постепенно становится по-настоящему холодно. Человек хватается руками за голову и начинает кричать.
Я не слышу, как он кричит, но этот крик в моей голове. Я вижу, что он увидел.
– Да? – сонно раздалось в телефонной трубке.
– Это ты, это правда ты? Куда ты пропала, я уже чуть было аппетит не потерял.
– Господи, ты знаешь, который час? Черт, уже три, не отвечай.