– Где они, где они, где они, где они, – не переставая повторял он.

– Не плачь, милый! – стала утешать мальчика Полина. Она обняла его, прижала к себе и стала гладить по белокурой голове. – Они вернутся, обязательно вернутся! Давай готовить ужин, мама с бабушкой приедут, и мы все вместе поедим.

Девочка залила крупу водой и поставила на огонь. Она многому научилась у бабушки и, наверное, смогла бы вести хозяйство самостоятельно, обеспечивая питанием себя и брата.

Володя принес карандаши и бумагу, пристроился за столом и стал рисовать. Сначала он захотел изобразить реку и теплоход, на котором они поплывут в круиз. Но почему-то вместо этого у него получалось какое-то поле битвы с взрывами, дымами, схематичными фигурками бегущих людей.

Полина еще несколько раз набрала номера телефонов мамы и бабушки, но результат был такой же, как и раньше. Она с трудом сдерживалась от слез, все время думая о том, как ее плач отразится на брате. Но, в конце концов, девочка не выдержала, слезы прорвали искусственно созданную ею плотину и полились в два бурных ручья по щекам. Во весь голос сразу же заревел и Володя. Они снова обнялись и громко заплакали. На какое-то время от слез их отвлек стук крышки на кастрюле, где варилась гречка. Полина убавила огонь и зарыдала с новой силой.

Они плакали до изнеможения, уже не хотелось сварившейся и даже немного подгоревшей каши, не было желания ни рисовать, ни читать, ни смотреть телевизор. Все в душах детей заполнила безутешная, щемящая тоска, у которой не было ни конца, ни края.

В какой-то момент Полина, снова почувствовавшая себя старшей, отвела Володю на диван, где дети, продолжая утирать слезы, незаметно уснули.

Утром никто не подошел к сестре и брату, чтобы ласково разбудить их, поцеловать. Так всегда делали мама и бабушка, и каждое утро от этого становилось радостным. Да и называли старшие Ульяновы детей только нежными именами: Полюшка и Володюшка.

Первым проснулся Володя. Он сразу же побежал в спальню, где обычно коротали ночи мама и ее дети. Там никого не было. Пустой оказалась и маленькая комнатка бабушки. Мальчик обошел всю квартиру, но тщетно: никаких следов присутствия родных. Он вернулся в гостиную и стал тормошить сестру:

– Полечка, вставай! Они потерялись!– последнее слово показалось ему наиболее уместным.

Полина сразу же поднялась. Какое-то время она пыталась убедить себя, что потеря близких людей – это всего лишь жуткий сон, не имеющий ничего общего с действительностью. Но постепенно до нее дошел смысл слов брата, она как-то обмякла, вдруг осознав, что случилось что-то страшное. Девочка даже боялась думать о том, что конкретно могло произойти с их родными.

– О господи, что же теперь будет? – она выдохнула так, как это сделала бы бабушка.

– Нам надо их найти! – неожиданно твердо произнес Володя.

Полина в душе согласилась с ним, но никак не могла придумать, что же им надо делать. К сожалению, их семья вела довольно замкнутый образ жизни, поэтому девочка даже не знала, можно ли обратиться к кому-то из соседей. Да и что они могут сказать о тех, с кем только здороваются в лифте или у подъезда?

«Надо позвонить в полицию!» – наконец решила она и поделилась этой мыслью с братом.

– Конечно! – сказал он. – Они должны нам помочь!

Но Полина боялась, что в полиции ее никто не станет слушать, мало ли детей балуется, придумывая всякие истории. Бабушка рассказывала ей, как родителей наказали за шалости детей, позвонивших в участок и сообщивших о том, что их школа заминирована. Может, и сейчас полицейские ее для начала просто отчитают, а потом еще и оштрафуют маму, да и в школе расскажут о ее проделке.

Она долго не решалась подойти к телефону, хотя Володя жалобно просил ее об этом и даже сам хотел позвонить, но не знал номера.

Время шло, дети проголодались и решили поесть. Гречневая каша пришлась как нельзя кстати, ее Полина дополнила вареными сосисками и огурцами – каждый она разрезала пополам, посолила и потерла половинки друг о друга.

Еда прибавила им сил и решимости начать поиски пропавших родных. Сестра подошла к телефону, набрала цифры 102 и с замиранием сердца стала ждать, когда гудки сменит голос.

– Дежурный слушает! – вырвалось из трубки. У Полины чуть сердце не вырвалось из груди, она не могла не то, что говорить, но даже дышать.

Наконец, после того, как дежурный предложил хоть что-нибудь сказать, девочка тоненько пролепетала:

– У нас пропали… – тут ее голос оборвался от страха, что ее сейчас начнут ругать.

Дежурный неожиданно серьезно отнесся к словам девочки, он не стал ее отчитывать, а наоборот, как-то по-отечески тепло сказал:

– Не волнуйся, милая! Скажи мне, кто пропал, и я тебе обещаю, что мы сразу же начнем искать!

Полина немного успокоилась и хотя несколько сбивчиво, но все же рассказала полицейскому о том, что мама и бабушка не возвращаются домой со вчерашнего дня, а она с братом не знает, что и подумать.

– Значит, они пошли в торговый центр? – переспросил дежурный, и его голос заметно погрустнел. – Продиктуй мне свой домашний адрес, как зовут маму и бабушку, тебя и брата, а мы обязательно что-нибудь придумаем. Только не выходите, пожалуйста, никуда из дома и не открывайте двери никому, кроме полиции!

Девочка передала нужные сведения, пообещала быть бдительной, попрощалась с дежурным и положила трубку.

Теперь ей и Володе оставалось только ждать, когда приедут дяденьки из полиции и расскажут, что же случилось со старшими Ульяновыми.

Но страшная правда раскрылась детям гораздо раньше. Брат включил телевизор, надеясь найти мультики, и сразу же перед ребятами открылась картинка из «Новостей»: полуразрушенное здание торгового центра, вой сирен, санитары, выносящие из здания на носилках людей, механизмы, расчищающие завалы.

– Я знал, я знал, я знал, я знал, – опять начал повторять одни и те же слова Володя.

Полина уткнулась в подушку и истошно завыла.




13.


Всю последующую часть дня дети пребывали в состоянии почти полной отрешенности от происходящих событий. Включился древний механизм самосохранения, который не давал скорби полностью поглотить души и тела маленьких людей.

Правда, время от времени Володя, встрепенувшись, начинал повторять:

– Мама жива, мама жива, мама жива, мама жива.

А Полина, поддерживая брата, вторила ему:

– Конечно, милый! Конечно, милый! Конечно, милый! Конечно, милый!

Через два часа после разговора с дежурным полицейским в дверь позвонила тетенька в форме – это Полина увидела в глазок. Она впустила гостью, но с ней оказалось еще три человека – две женщины и один пожилой мужчина.

– Ребятки, меня зовут Галина Михайловна, я из подразделения по делам несовершеннолетних, – начала особа в форме. – Со мной сотрудница отдела опеки и попечительства вашего района, представитель организации для детей-сирот и двое понятых.

Дети ничего не поняли из адресованных им слов, да полицейская этого и не добивалась, она просто выполняла формальную процедуру представления членов комиссии.

– Мне очень жаль, – продолжила женщина в форме, – но пока ваших родных мы найти не смогли. Но вы же понимаете, что одни не сможете прожить даже два дня.

– Почему? – робко спросила девочка. – Я умею готовить и стирать, мы как-нибудь продержимся несколько дней, пока вы не отыщете маму с бабушкой.

Полицейская заглянула в бумаги, находившиеся в папке из тонкого картона и как можно ласковее сказала:

– Нет, Полина, мы не можем оставить вас одних. Это очень опасно! А вдруг пожар?! Как вы будете спасаться? Или бандиты, узнав, что вы одни дома, нападут? Разве вы с ними справитесь? Поэтому мы определим вас в хорошее место, где много других деток. Там вы будете накормлены и присмотрены. А если найдутся ваши родные, они сразу же заберут вас.

– Мы все равно не хотим! – твердо заявил Володя.

Женщина в форме снова посмотрела в документы и достаточно жестко произнесла:

– За вас отвечает государство, и оно будет решать, где проживать детям, потерявшим родителей. Так что давайте больше не будем попусту тратить время, а найдем ваши документы, соберем необходимые на первое время вещи и поедем в детский дом. О квартире не беспокойтесь, мы ее опечатаем, и никто сюда не войдет.

Детям пришлось, хоть и с большим внутренним сопротивлением, подчиниться. Особенно после того, как им предъявили акт с печатями и подписями, в котором было написано, что Полина и Володя Ульяновы временно направляются в организацию для детей-сирот. Полина даже стала объяснять брату:

– Вовочка, здесь же написано – «временно», а это значит, что не навсегда. Так что ты не волнуйся.

Она попросила тетеньку в форме пообещать, что ее и брата не разлучат, и та дала слово, что так и будет.




14.


Полина представляла себе, что детский дом будет подобием школы, только со спальнями. Ее пугало, что они с братом, привыкшие к спокойной, размеренной жизни в лоне семьи, потеряются в огромной толпе кричащей, бегающей, дерущейся ребятни. Причем, слово «потеряются» означало для нее и разлуку с Володей, и то состояние, когда на них будут смотреть, как на чужаков, которые всем безразличны. «Кому мы там будем нужны? – думала девочка, с трудом сдерживая слезы.

Ее маленький брат, побледневший и осунувшийся, ни с кем, даже с ней не разговаривал. Он, казалось, нашел какую-то иную реальность, где блуждала его душа, а тело оставалось в этом мире в качестве заложника – бесстрастного и отрешенного.

К удивлению Полины детский дом оказался небольшим, раскрашенным солнечной краской двухэтажным зданием в середине квартала. Его окружали высокие ели и березы, на довольно обширной территории были разбиты клумбы с красивыми цветами, построен детский городок со сказочными домиками, беседками, качелями-каруселями и горками.

Детей еще во дворе встретила женщина-директор, очень похожая, как отметила Полина, на их маму: у нее была такая же прическа и золотистый цвет волос. От этого сходства девочка даже задрожала, и слезы заструились из ее глаз.

Тетенька шагнула навстречу, обняла детей, прижала их к себе и мягким голосом пропела:

– Детки вы мои, детки, поплачьте! Что же теперь делать?! Так бывает в жизни, надо пережить. Мы все постараемся, чтобы вам было здесь хорошо. Обещаю: никто вас не обидит.

Пятясь и продолжая обнимать ребят, она завела их внутрь и только там, плавно освободившись от объятий и встав рядом, сказала:

– Видите, как у нас красиво!

Дети поневоле осмотрелись. На стенах нежного кремового цвета висели детские рисунки, большие рамы с фотографиями, на которых были запечатлены улыбающиеся и смеющиеся ребячьи физиономии.

Полина вспомнила о своем страхе и робко спросила:

– А школа у вас прямо здесь?

Хозяйка детдома улыбнулась и развеяла сомнения своей маленькой собеседницы:

– Нет, наши дети ходят в обычную школу, она рядом, даже через дорогу переходить не надо. Но у нас учеников не очень много – всего десять человек из тридцати воспитанников. Остальные еще не доросли.

У девочки на душе стало немного легче. Но чувствуя почти материнскую ответственность за брата, она решила задать еще один важный вопрос:

– А где мы будем спать?

– Не беспокойся, Полечка, – приветливо пропела директриса. – У вас будет своя комната, только для двоих. Пойдемте, посмотрим.

Они поднялись на второй этаж, хозяйка открыла дверь с номером «5», и дети не без опаски вошли в комнату. Там стояли две новые аккуратно застеленные кровати, небольшой шкаф для одежды, два стола: один с установленными на нем книжными полками – для занятий, второй, с большим зеркалом-трельяжем, прикрепленным к стороне, примыкающей к стене, – для того, чтобы можно было привести себя в порядок. Полине это очень понравилось, она даже предположила, что и в их квартире можно было бы оборудовать что-то похожее. «Только бы мама с бабушкой нашлись!» – подумала она.

Володя, все время остававшийся безучастным, вдруг капризно заныл:

– Я хочу спать!

– Конечно, конечно, – согласилась хозяйка. – Располагайтесь, отдохните. Через два часа ужин. За вами придет ваша воспитательница, ее зовут Амина Гильфановна.

Она подумала, что не стоит загружать память ребят еще и своими именем и отчеством, и тихонько закрыв дверь, ушла.




15.


Дети потихоньку привыкали к своему новому пристанищу, насколько это было возможно сделать за два дня. Володя немного смягчился, хотя сторонился других ребят. Зато с воспитательницей он подружился сразу. Он завоевал ее симпатию тем, что не мямля и без ошибок стал обращаться к ней по имени-отчеству.

– Надо же, такой кроха и так четко говорит, – удивлялась Амина Гильфановна, рассказывая о новом воспитаннике своим подружкам.

В еще большее изумление вверг ее Володя заявлением, что он хочет записаться в шахматный кружок.

– А ты играл когда-нибудь? – недоверчиво спросила она.

– Пока нет, но очень хочу научиться, – ответил не по возрасту серьезный мальчик.

И хотя воспитательница была уверена, что ничего путного из этой затеи не выйдет, – поиграет ребенок фигурками, а потом ему надоест, – все же отвела его к шахматисту, который уже учил древней игре троих мальчиков, младшему из которых было девять лет.

На третий день детдомовской жизни брата и сестры, когда дети, выйдя на утреннюю прогулку, играли во дворе, к воротам подъехала «Волга», из которой вышел седой худощавый мужчина и сразу направился в кабинет директора.

– Следователь Тихомиров, – поздоровавшись, представился он и добавил, – я вам звонил.

– Прошу вас, будьте поделикатнее с ребятами, – ответив на приветствие, сказала хозяйка приюта. – Они еще верят, что родные найдутся.

– Мы сделаем все возможное, чтобы не нанести травму, – заверил гость. – Возьмем только девочку, брат еще слишком мал. Но вы же понимаете, что этой процедуры не избежать?

Директриса кивнула, вызвала сотрудницу, и вскоре та вернулась, держа за руку Полину.

– Полечка, – ласково обратилась к девочке хозяйка, – этот дядя – следователь, он ищет твоих родных и хочет, чтобы ты поехала с ним и помогла узнать, нет ли среди найденных им людей мамы и бабушки? Скажи Вове, что ты вернешься к обеду, чтобы он не беспокоился.

Девочка насторожилась, но не решилась задать главный вопрос дяде, который показался ей очень строгим на вид.

– Хорошо, – согласилась она, чувствуя легкую дрожь в коленях.

– С тобой поедет Амина Гильфановна, – добавила директриса. – Если тебе не понравится, как с тобой обходятся, сразу говори ей.

В машине воспитательница, чтобы отвлечь Полину от мрачных предчувствий, расспрашивала ее об успехах в школе, о подругах, любимых занятиях. Вскоре автомобиль остановился у неприметного одноэтажного здания, выкрашенного в серый цвет.

Дождавшись, пока девочку, которая явно не хотела выходить, вынесет воспитательница – той для этого пришлось прижать ребенка к груди, следователь сказал:

– Ты же уже взрослая и должна понять, что в жизни может случиться всякое. У нас есть две умершие тети, и мы хотим убедиться, твои ли это родные?

Полина задрожала всем телом, и воспитательница, подняв руку, сделала предупреждающий жест следователю – мол, полегче!

Тот, понимая деликатность ситуации, сбавил обороты:

– Но может оказаться, что это совершенно чужие люди. И ты нам об этом скажешь. Хорошо?

Полина, с трудом сдерживая слезы и все еще прерывисто дыша, кивнула.

Следователь объяснил девочке, что ей не нужно будет подходить к телам, достаточно просто посмотреть сквозь специальное окно, к которому подвезут тележки. Он не стал употреблять слово «каталки», боясь, что ребенок не поймет его значения.

В небольшой комнате, где царил полумрак, уже было четыре человека: мужчина и женщина в белых халатах – судмедэксперт и врач-педиатр, немного в стороне стояла пара в обычной одежде – понятые.

Девочку подвели к темному окну со сплошным, без переплетов, стеклом. Сквозь него ничего нельзя было рассмотреть, и эта пугающая неизвестность вызвала у ребенка такой приступ дрожи, что у нее застучали зубы.

– Начинайте! – скомандовал следователь.

За прозрачной преградой вспыхнул яркий свет, и Полина увидела две тележки, укрытые белыми простынями. Под ними были длинные холмики, похожие на уложенные в ряд мешки, но девочка боялась даже думать о том, что скрывается под покровами. Край одного из полотнищ немного задрался вверх, и из-под него свисал золотистый локон волос.

Грузный мужчина в застиранном халате взялся за другую каталку и подвез ее к окну. Она стояла буквально в полуметре от Полины.

Следователь, внимательно посмотрел на девочку, которая, не отрываясь, вглядывалась в вырвавшуюся на свободу прядь и шептала:

– Мама, мамочка…

Он погладил ребенка по голове и приказал:

– Открывайте!

Мужчина по ту сторону окна приоткрыл лицо лежащего на каталке трупа.

Полина вытянулась, как струна, и пронзительно закричала:

– Бабушка, бабуля!

Струна, державшая ее, вдруг лопнула, девочка стала оседать, и если бы воспитательница не подхватила ее на руки, Полина упала бы на бетонный пол.

Женщина-врач окриком остановила следователя, тот махнул рукой, свет за стеклом погас, а в комнате, где находила группа людей, зажегся.

– Обморок, – констатировала педиатр. Вместе с воспитательницей они подняли ребенка и отнесли в другое помещение, где уложили на кушетку.

Полина уже не слышала разговора людей, оставшихся в первой комнате.

– Нет никаких сомнений, что ребенок опознал труп своей бабушки, Ульяновой Ольги Ильиничны, – констатировал следователь и, получив согласие судмедэксперта и понятых, резюмировал: – Так и запишем в протоколе.

– Теперь по поводу второго трупа, – продолжил он. – Думаю, в сложившихся обстоятельствах предъявлять его для опознания не имеет смысла.

– Это было бы изуверством! – неожиданно вмешалась женщина из пары понятых. – Мне показалось, что девочка узнала волосы второй женщины. Так можно говорить? – смутившись, что сказала что-то несуразное, спросила она.

Ее вопрос остался без ответа, зато второй понятой – мужчина в очках – подтвердил смысл сказанного:

– Я слышал, как она шептала: «Мама, мамочка!»

– Это можно считать косвенным признаком опознания, – согласился следователь. – К тому же процедура предъявления трупа женщины вряд ли оказалась бы результативной. Правильно? – спросил он у судмедэксперта.

– Согласен, – отозвался тот. – Ее лицо обезображено до такой степени, что при всем желании мы не смогли бы восстановить его черты. Осталась только шевелюра.

– Я все же думаю, что нам следует внести в протокол то обстоятельство, что девочка узнала свою мать, – осторожно предложил следователь. – Тем более что у нас есть все основания считать труп женщины идентифицированным с личностью Ульяновой Марии Ильиничны. В ее руках находилась сумочка паспортом, а это – стопроцентное доказательство.